– А ты что, теряешь, за честь не борясь? Тебя унижают, гордость твою уничтожают? – Дуня была неумолима.
– Вот в лагере Вовка, когда его полицай, ну почти полицай, хотел заставить ноги ему целовать – не стал. И погиб. Его убили за это. Вот он боролся, – у меня даже голос дрогнул. Я вспомнил, как тогда было.
И тут я опять подумал, раньше уже подобное приходило в голову. Ведь там, в лагере мы боролись. И борьбы эта была естественной. Потому что мы боролись за выживание. И поэтому были свободны. А здесь, в городе ведь нет борьбы. Есть тупое бытие. И нет врага. Но друзей нет. И нет свободы. Потому, что нет выбора.
– Он не стал унижаться и выбрал смерть, а не унижение. И, видимо, тогда не было другой возможности. Ты же говоришь о чем-то другом сейчас. Так ведь? Ты хочешь с топором пойти на транспортер сентов? Так ведь? Или там, из-за угла камнями кидать? Или у тебя другие средства есть борьбы с режимом? – Дуня просто била меня словами.
– А вы-то ведь тоже не остались в городе, не подчинились системе. Это ведь тоже борьба! – мне показалось, что я нашел правильный аргумент – ведь так?
Дуня неожиданно рассмеялась.
– Это ты на мой диплом на стене насмотрелся? Да я убежала от всех этих академических дел пять лет назад! Я давно тут сижу! Как в один прекрасный момент поняла, что то чему я всю жизнь посвятила, превращается в бизнес, в выкачивание денег у грантодержателей, в постоянные склоки – плюнула и ушла сюда жить. Да – может не права, но…
– Так вы не от сентов сюда… – протянул чуть обескуражено я.
– Да не от сентов! Не от сентов. От себя самой. И бороться с той системой не могла, потому, что она нужна была большинству, и не мне одной её рушить. И не получится и не нужно.
– Но ведь… мы же так и умрем все. В этом гнилом мире. Протухшем мире, – я понял, о чем мне хотела сказать Дуня.
– Не умрем. Потому, что есть такие, как ты. Те, кто хочет бороться. – Дуня меня совсем запутала.
– Так вы только что…
– Нельзя бороться за свой интерес. Это не борьба, это… ну в лучшем случае поиск хорошей жизни, а, как правило – попытка оторвать кусок такой жизни у других. Бороться можно только за что-то большое. За любовь, за родину, за свой мир. Но не за себя. Иначе проиграешь.
– Но я ведь про это и…
– У тебя есть за кого бороться, кроме себя самого? – Дуня опять заговорила строго. – Где твой мир, где твоя родина, где твоя любовь? Ты ведь ни разу не думал о них, когда говорил мне о борьбе? – Дуня вдруг помягчела. – Да не сердись ты. Это не в тебе дело. Поверь, наступит время и все получится само собой. Нельзя сказать себе – я буду бороться. Так поступают авантюристы – революционеры. И ещё подводят теорию. А у нас, подожди – все будет.
– Но как же получится? Все кругом вялые, ничего не хотят и не могут. – Я вспомнил Зенчика в очереди, шарахавшегося от моих слов.
– Люди разные, и чаще всего слабые. И они пойдут за сильным. Но, не за сумасбродом, который уже полчаса поглядывает на разбитую машину и думает, как оттуда автомат достать.
Как она заметила, что я смотрю на наш искореженный Ниссан. Он был хорошо виден отсюда, через окно.
– Давно я те автоматы вытащила и в реку кинула.
– Зачем? А вдруг…
– А вдруг наши власти придут и спросят – зачем вам оружие? – Дуня поднялась и вернулась к своим оладьям. – Ладно, лучше расскажи про свою Надю.
– Надя… – я вдруг понят, что ничего не могу про нее сказать. – Мы вчера слегка поругались с ней. Ну так, непонятно почему, просто.
– Да, как водится. Поссорился с девушкой, углубился в себя, жизнь стала невмоготу ну ты и решил войну начать. Заодно побежал ко мне рассказывать. – Дуня пробурчала эти слова, выкладывая шипящие от жара оладьи в тарелку. – Давай воин, садись, ешь. Выведем твои брикетные токсины экологически чистым продуктом.
– А вот Надя говорила, что ей поставили диагноз – полностью нечувствительна к наркотикам, – неожиданно вспомнил я. – И ещё она электричество чувствует.
– Ну, скажем, электричество и ты чувствуешь, когда батарейку лизнешь, – опять Дуня стала со мной спорить. – Но вот наркотики… Говоришь, её по всяким институтам тягали? Хорошо если она нормальной осталась после этого.
– А скажите, Дуня, – опять я перескочил на другую тему. – Как вы думаете, человечеству впервые с таким пришлось столкнуться?
– Андрюша, – улыбнулась Дуня, – заруби себе на носу, на своем симпатичном пацанячем носу, не надо мыслить категориями человечества. Особенно в двадцать лет.
– Да я не мыслю, мне непонятно, чем это все может кончиться, – я почти обиделся.
– Ведь всюду одно и тоже. Всюду такая …
– Не ищи нужного слова, а то такое ляпнешь, – Дуня ещё больше заулыбалась. Наверное, от того, как я лопал её оладьи. – И запомни, я ещё раз повторяю – бороться против чего-то бессмысленно. Ты рискуешь, когда поборешь это нечто, оказаться перед пустотой. Надо бороться за что-то!
– Я понял, – уныло буркнул я. – Но ведь в любом случае для этого нужно найти силы. Вы правы, с калашом против сентов… Это же не полицаи там и не зервудаки.
– Сила… – Дуня посмотрела на меня как-то очень странно – Сила будет. Очень много силы будет. Ведь все, что есть у людей, не пропадает. Она от ушедших переходит к одному – достойному. Главное – понять, что ты можешь все, абсолютно все. И вот тогда…
Я молча уничтожал оладьи. Почему-то после разговора с Евдокией у меня пропали все те мысли, которые так будоражили меня, когда я ехал к ней. Действительно, жизнь, не ролевка, в ней не станешь, заорав со всей дури, воевать с картонным злом. Да и добро от такой войны получается тоже – картонное.
Дуня пораспрашивала меня про жизнь в городе, про то, как все устроено, про мою жизнь, потом внезапно сказала:
– Я тебе сейчас соберу немножко еды, а ты давай быстрее домой, с Надей своей мирись.
– А почему вы решили… – начал было я.
– А если ты не с ней ко мне приехал, значит точно, поссорились, – хитро глянула Дуня. – Да и по глазам видно, что не только война в мировом масштабе тебя беспокоит.
Дуня встала из-за стола и пошла куда-то, в сени или как это называется. Там она, так знакомо погремела ведрами, пошуршала чем то и вернулась с рюкзаком.
– Вот – откорми свою Надю. Потом вернешь рюкзак. Как привезешь Надю знакомиться. Рюкзак точно верни, это ещё от танкистов мне сидор достался.
– О, – я вспомнил, что Дуня рассказывала мне про танкистов в прошлую встречу. – А вы так и не узнали, они как выжили тогда?
– Да откуда я узнаю, – вздохнула Евдокия. – Они же отсюда ещё задолго до того съехали. Может, слыхал, власти наши разлюбезные решили в Афган войска послать, коалиции помогать. Это только в газетах писали, что пошлют только саперов. А взяли и весь танковый полк туда кинули. И ни слуху, ни духу. Да ладно, давай, а то стемнеет!
