Напившись, все уселись в траншее.
– Сейчас бы на зубок что-нибудь положить, – мечтательно сказал старшина, – второй день не жравши.
– И я, – отозвался кто-то из бойцов.
Оказалось, что сегодня, как и вчера, ни у кого из присутствующих крошки во рту не было.
– И чего немцы в своем шнапсе находят? – ни к кому не обращаясь, спросил боец в гимнастерке с оторванным подолом. – У нас в Сибири самогон лучше. А тут – Европа, пьют же натуральную сивуху.
– А ты немца в плен возьми и спроси у него, – хохотнул «сиплый».
– Языка не знаю, – не понял шутки боец.
До вечера немцы на их участке атак не предпринимали. Зато слева и справа слышалась стрельба, разрывы гранат и мин раздавались почти без перерыва. Причем звуки эти понемногу смещались в сторону Волги, и каждый из бойцов понимал, что это значит. Немцы теснят, наши отходят. Медленно, сопротивляясь, но уступают.
Окружения боялись. Если слева и справа наши отойдут, они окажутся в кольце.
Окружения боялись еще с сорок первого года. Боялись немецких танков, но окружения больше, поскольку попасть в «колечко» значит плен или расстрел. И многие бойцы предпочли бы смерть на поле боя, чем позорный плен. Понятно, войн без пленных, раненых не бывает, но так уж устроен русский человек. Бойцы знали, что родственники пленных или пропавших без вести подвергались репрессиям. Их увольняли с работы, лишали продовольственных карточек. А еще на левом берегу стояли заградотряды из десятой дивизии НКВД.
Начало темнеть, и бойцы радовались – еще один день прожили. Знали, потому как немцы ночью не воюют. Даже батареи немецкие во время стрельбы делали перерывы для приема пищи.
Для наших людей это было удивительно, немцы воевали, как работали. Постреляли – перерыв на обед.
Старшина-краснофлотец спросил:
– Наряды выставлять будем?
По всем законам военного времени – положено.
Бойцы переглянулись. Устав изучали все, однако все опустили головы. Бодрствовать никому не хотелось, поскольку все выдохлись за день, устали.
Сергей вызвался сам:
– Я первым.
– Тогда до полуночи стоишь, потом разбудишь его. – Сержант ткнул пальцем в сторону «сиплого».
– Есть.
– А ты будишь меня.
Старшина взял на себя самую трудную вахту – в четыре часа утра больше всего спать хочется.
Уснули быстро, половина – и вовсе сидя, опершись спиной о стенку траншеи. Еще бы поесть, да нечего.
Часа через два в тылу их позиции послышались шорохи, возня.
Сергей клацнул затвором:
– Стой! Стрелять буду!
По уставу надо спросить пароль, но в их ситуации это смешно.
– Свои!
Говор был русский, чистый.
– Один – подойти к часовому, остальным – на месте.
На голос Сергея вышел младший лейтенант.
– Младший лейтенант Егоров. Что за часть?
– Сборная, с бору по сосенке.
– Сколько вас?
– Шестеро, считая меня.
– Шестеро? – удивился командир. – А мне сказали – эти позиции рота удерживает.
– Была рота. Как рассветет – увидите, сколько немцев перед нами, за бруствером валяется.
– Жарко было?
– Удержались.
– Я пополнение привел, боеприпасы, сухари принесли.
– Это хорошо.
– Кто старший?
– Есть морячок-старшина. Он командует, больше некому.
– Зови.
Сергей растолкал краснофлотца.
– Тут младший лейтенант пополнение привел. Говорит, патроны доставили, сухари.
– Давно пора.
Старшина поднялся, подошел к командиру и доложил по всей форме:
– Старшина второй статьи Гавриленко.
– Молодец, старшина. Позиции удержали, часового выставил. Ты тут старожил, распределяй людей из пополнения.
– Пулемет есть?
– Нет, только пехота с личным оружием, два взвода.
Лейтенант помялся:
– Необстрелянные они, новобранцы. Один только фронтовик, из госпиталя.
Краснофлотец выругался. От необстрелянных толку мало, а потери будут большие.
– Я думал, сменят нас, – сказал старшина.
Новобранцы были далеко, четверо бойцов в траншее спали, но командир понизил голос:
– На левом берегу частей нет, из госпиталей легкораненых выписывают.
Ситуация вырисовывалась тяжелая.
Несколько секунд они молчали: слишком шокирующим было известие. Стало быть, менять их некому, надо стоять до конца.
Краснофлотец и командир стали разводить пехотинцев по траншее.
Кроме боеприпасов в подсумках бойцы доставили три ящика патронов, десятка два гранат, мешок сухарей и канистру воды. Канистра была немецкой со свастикой на боку.
Лейтенант организовал новичков оттащить подальше от траншей трупы немцев. Во-первых, они мешали обзору, а те, что находились в самой траншее, – передвижению. А если еще учесть, что в ближайшее время убирать их никто не будет, то понятно, что они завоняются, миазмами вокруг себя все отравлять будут.
Новички взялись за трупы с боязнью. Мертвый, да еще немец, пугал с непривычки. Но это поперва, потом обвыклись.
Сергей со старшиной похрустели сухарями, запивая их водой. Горяченького бы сейчас, хотя бы каши, но эти мечты несбыточны.
Сергею удалось поспать. Устал за последний день, веки сами слипались.
Утром, с наступлением рассвета, новички увидели поле боя и множество немецких трупов. На проснувшихся бойцов новоприбывшее пополнение смотрело с уважением, хотя внешне на героев никто из них не тянул. Бойцы были грязные, обросшие, в порванном обмундировании и с разномастным оружием. Сухарям и воде бойцы обрадовались, перекусили – впервые за двое суток. Потом вскрыли цинки с патронами. Сергей набил патронташ, магазин, рассовал пачки с патронами по карманам. Немцы атаковать не перестанут, и без патронов хуже, чем без хлеба.
Сергей тоже окинул взглядом площадь перед траншеей и подошел к младшему лейтенанту – теперь на их позиции он старший.
– Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться?
– Разрешаю.
– Вот там, в двухстах метрах отсюда, самоходка стоит, сгоревшая.
– Из чего вы ее подбили? Я противотанкового ружья не заметил, гранатомет?
– Сжег я ее.
– Так это ты ее уничтожил?
– Я. Сержант Заремба.
– Слушаю.
