– Это на какую причину лампадка теплится? – спросил он.
– А воскресенье завтра, Родивон Потапыч… Банька готова, хоть сейчас можно идти.
– А Прокопий когда успел в баню сходить?
– Да он потом, Родивон Потапыч, он тоже увернулся по делу.
– Порядков не знаете?! – крикнул старик и топнул ногой. – Ты у меня смотри, потатчица…
Он сразу почуял что-то неладное и грозно посмотрел на трепетавшую старуху, потом хотел что-то сказать, но в этот критический момент под самым окном раздалась пьяная песня:
Как сибирский енерал
Да ста-анового о-бучал!..
Устинья Марковна так и обомлела: она сразу узнала голос пьяного Яши… Не успела она опомниться, как пьяные голоса уже послышались во дворе, а потом грузный топот шарашавшихся ног на крыльце.
– Батюшки, да никак и Тарас с ним! – охнула Устинья Марковна, опрометью бросаясь из избы, чтобы прогнать пьяниц.
Но было уже поздно. Тарас и Яша входили в избу, подталкивая друг друга и придерживаясь за косяки.
– Родителю… многая лета… – бормотал Мыльников, как-то сдирая шапку с головы. – А мы вот с Яшей, значит, тово… Да ты говори, Яша!..
Родион Потапыч точно онемел: он не ожидал такой отчаянной дерзости ни от Яши, ни от зятя. Пьяные как стельки и лезут с мокрым рылом прямо в избу… Предчувствие чего-то дурного остановило Родиона Потапыча от надлежащей меры, хотя он уже и приготовил руки.
– Так мы, значит, из Тайболы… – объяснил Мыльников, тыкая шапкой вперед. – От Федосьи Родивоновны поклончик привезли.
– От какой Федосьи Родивоновны? – повторил старик, чувствуя, как у него волосы поднимаются дыбом. – Да вы сбесились, оглашенные?.. Да я…
– А ты не больно, родитель, тово… – неожиданно заявил насмелившийся Яша. – Не наша причина с Тарасом, ежели Феня тово… убежала, значит, в Тайболу. Мы ее как домой тащили, а она свое… Одним словом, дура.
Тут уже Устинья Марковна не вытерпела и комом повалилась в ноги грозному мужу, причитая:
– Уж и што мы наделали!.. Феня-то сбежала в Тайболу… за кержака, за Акиньку Кожина… Третий день пошел…
Зыков зашатался на месте, рванул себя за седую бороду и рухнул на деревянный диван. Старуха подползла к нему и с причитаньями ухватилась за ногу, но он грубо оттолкнул ее.
– Да вы… вы одурели тут все без меня? – хрипло крикнул он, все еще не веря собственным ушам. – Да я вас… Яшка, вон!.. Штобы и духу твоего не осталось!
– А ты не больно, родитель, тово… – дерзко ответил Яша.
– Што-о?!.
– А вот это самое… Будет тебе надо мной измываться. Вполне даже достаточно… Пора мне и своим умом жить… Выдели меня, и конец тому делу. Купи мне избу, лошадь, коровенку, ну обзаведение, а там я сам…
– Правильно, Яша! – поощрял Мыльников. – У меня в суседях место продается, первый сорт. Я его сам для себя берег, а тебе, уж так и быть, уступаю…
Старик рванулся с места, схватил Яшу левой рукой, зятя правой и вытолкнул их за дверь…
– Да ты не больно!.. – кричал Мыльников уже в сенях. – Ишь, какой выискался… Мы тоже и сами с усами!.. Айда, Яша, со мной…
В этот момент выскочила из задней избы Наташа и ухватила отца за руку, да так и повисла.
– Тятя, родимый!.. Я боюсь!.. Тятя!..
– Ну, вот… – проговорил Яша таким покорным тоном, как человек, который попал в капкан. – Ну, што я теперь буду делать, Тарас? Наташка, отцепись, глупая…
– Тятенька, миленький…
Яша сразу обессилел: он совсем забыл про существование Наташки и сынишки Пети. Куда он с ними денется, ежели родитель выгонит на улицу?.. Пока большие бабы судили да рядили, Наташка не принимала в этом никакого участия. Она пестовала своего братишку смирненько где-нибудь в уголке, как и следует сироте, и все ждала, когда вернется отец. Когда в передней избе поднялся крик, у ней тряслись руки и ноги.
– Наташка, перестань… брось… – уговаривал ее Мыльников. – Не смущай свово родителя… Вишь, как он сразу укротился. Яша, што же это ты в самом-то деле?.. По первому разу и испугался родителей…
– И ты тоже хорош, – корил Яша своего сообщника. – Только языком здря болтаешь… Ступай-ка вот, поговори с тестем-то.
Мыльников презрительно фыркнул на малодушного Яшу и смело отворил дверь в переднюю избу. Там шел суд. Родион Потапыч сидел по-прежнему на диване, а Устинья Марковна, стоя на коленях, во всех подробностях рассказывала, как все вышло. Когда она начинала всхлипывать, старик грозно сдвигал брови и топал на нее ногой. Появление Мыльникова нарушило это супружеское объяснение.
– Ты… ты зачем? – грозно спрашивал его старик.
– А дело есть, Родивон Потапыч… Ты вот Тараса Мыльникова в шею, а Тарас Мыльников к тебе же с добром, с хорошим словом.
– Говори скорее, коли дело есть, а то проваливай, кабацкая затычка…
– И не маленькое дельце, Родивон Потапыч, только пусть любезная наша теща Устинья Марковна как быдто выдет из избы. Женскому полу это не следствует и понимать…
Зыков сделал знак глазами, и любезная теща уплелась из избы, благославляя на этот раз заблудящего и отпетого зятя.
– Дело-то самое короткое, Родивон Потапыч… Шишка-то был у тебя на Фотьянке?
– Ну, был…
– Опрашивал он тебя касаемо допрежних времен и казенной работы?
– Пустой он человек. Болтал разное…
– Ну, так слушай… Ты вот Тараса за дурака считал и на порог не пускал…
– Да не болтай глупостев, шалая голова!.. Не люблю…
– Донос Шишка пишет, вот што! – точно выстрелил Тарас. – О казенной работе, как золото воровали на промыслах. Все пишет. Сегодня меня подговаривал… Значит, как я в те поры на Фотьянке в шорниках состоял, ну, так он и меня записал. Анжинеров Шишка хочет под суд упечь, потому как очень ему теперь обидно, что они живут да радуются, а он дыра в горсти. Слышь, и тебя в главные свидетели запятил, и фотьянских штегеров, и балчуговских, всех в один узел хочет завязать. Вот он каков человек есть, значит, Шишка. Прямо так и говорит: «Всех в Сибирь упеку».
– Не пойму я тебя, Тарас, – сурово проговорил старик. – А ты садись, да и рассказывай толком…
Мыльников с важностью присел к столу и рассказал все по порядку: как они поехали в Тайболу, как по дороге нагнали Кишкина, как потом Кишкин дожидался их у его избушки.
– Сперва-то он издалека речь завел, – рассказывал Мыльников. – Насчет Кедровской казенной дачи, што она выходит на волю и што всякий там может работать… Известно, соблазнял, а потом и подсыпался: «Ты, Тарас Матвеич, ходил в шорниках на Фотьянке? Можешь себя обозначить, ежели я в свидетели поставлю, как анжинеры золото воровали?..» И пошел. Золото, грит, у старателей скупали по одному рублю двадцати копеек за золотник, а в казну его записывали по четыре да по пяти цалковых. И пошел, и пошел… И нынешнюю, грит, канпанию заодно подведу, потому, грит, мне заодно пропадать. Вот он каков человек есть, Шишка этот. Самый зловредный выходит…
