Он покорно дождался, пока официант с грацией крадущегося леопарда наполнит их бокалы, сдержанным жестом отсалютовал жене и пригубил. Алина тоже сделала крошечный глоточек.
– Теперь можно? – Он достал айфон и показал, что все поменял, как она хотела.
– Спасибо. Но мне бы хотелось, чтобы ты называл меня Солнышком не потому, что я тебя прошу…
– Ну прости меня, – сказал Макс и с некоторым усилием добавил: – Солнышко.
– Я не сержусь.
– И насчет ребенка тоже… Извини, что я так сильно давил на тебя. Я подумал и понял, что был не прав, ты должна принять решение стать матерью без всякого нажима с моей стороны. Можешь быть уверена, что больше я не заговорю на эту тему.
Алина пожала плечами и взяла его телефон, вяло посмотрела на буйство слащавой сентиментальности, которым теперь обозначалась в списке его контактов, и с разочарованным видом отложила трубку.
– Ах, если бы ты сразу исправил… – вздохнула она.
Он протянул руку и властно накрыл ее ладонь, лежащую на краю стола. Рука была холодная и какая-то безжизненная.
– Слушай, ну да, я упустил один шанс доставить тебе радость, но ведь у нас целая жизнь впереди, я еще смогу все исправить, не этим, так каким-нибудь другим способом! – сказал он напористо. – Давай просто помиримся, а то я что-то сильно соскучился по тебе. А? Пойдем домой?
Алина сделала такую гримаску, словно он был назойливым просителем, которому прямо не отказывают в надежде, что он сам осознает всю нелепость своих претензий и исчезнет.
– Солнышко, прими меня, пожалуйста, ты же видишь, я раскаялся и готов на все твои условия.
Принесли заказ, и, воспользовавшись этим предлогом, Алина убрала руку из-под его руки. Очень красиво взяв столовый прибор, она вяло стала передвигать зеленые листья в своей тарелке, а Макс был так взволнован, что не притронулся к еде.
Сегодняшний день выдался по-зимнему холодным, и в ресторане, несмотря на всю его фешенебельность, царила промозглая атмосфера. Макс почувствовал, что его слегка знобит – то ли от холода, то ли от волнения.
В надежде, что алкоголь подскажет нужные слова, он долил себе вина и освежил бокал Алины.
– Макс, мы должны решить, хотим ли мы жить вместе дальше, – заявила она строго. – и мне кажется, что лучше сделать это, пока мы врозь и не можем влиять друг на друга.
– Лично я все решил, когда мы поженились, и с тех пор ничего не изменилось.
– А лично я – нет. И мне будет легче все обдумать, пока ты не маячишь у меня перед глазами.
Он быстро опустошил свой бокал и резко спросил, а чем, собственно, заронил в нее сомнения относительно перспектив их семейной жизни. Кажется, он не замечен в традиционных мужских пороках, а о нетрадиционных и речи не идет.
Ответ жены убил наповал.
– Ты занят только собой, – заявила она без колебаний и так уверенно, что Макс подумал: «Может, и правда…»
– Но это же все для тебя, – сказал он растерянно. – чтобы ты могла жить, как привыкла до замужества. Мы с тобой мало говорили о моей работе, это верно, но поверь, психиатрия – не та тема, чтобы обсуждать ее за ужином, и я так выкладываюсь, что у меня почти не остается сил на другие вещи. Пожалуй, ты права, для психиатров я интересный собеседник, а по жизни скучный человек, но семья – это же не клуб по интересам.
Алина нахмурилась, и Макс продолжал:
– Ну да, я всю энергию отдаю работе, зато все, что работа дает мне, я кладу к твоим ногам. И вообще я всегда думал, что нам с тобой хорошо. Ведь хорошо же?
– Трудно сказать… Последнее время мне казалось, что если бы я вдруг уехала, не предупредив тебя, ты бы не заметил моего отсутствия.
Ему стало стыдно. Кажется, Алина права. Как бы он ни любил свою работу, следовало признать, что в его жизни психиатрии слишком много. Будучи заведующим кафедрой, он не запускал ни одного из направлений – ни научного, ни лечебного, ни педагогического. Рано защитив докторскую, он мог бы спокойно почивать на лаврах, но Макс любил исследовательскую работу, любил придумывать и доказывать идеи, а когда в голове складывалась стройная концепция, ему нравилось ее излагать.
Кафедра была для души, а для денег приходилось тянуть психотерапевтическую лямку в частной клинике, руководить которой было значительно сложнее, чем кафедрой. В науку приходили люди увлеченные, а в клинику нанимались с целью заработать, поэтому вечно возникали склоки и итальянские забастовки.
В общем, возвращаясь домой, Макс хотел только четырех вещей: есть, спать, секса и молчать.
Вечеринки и приемы были для него хуже каторги, и, добросовестно посещая те, на которые не пойти никак нельзя, он истово увиливал от всех остальных. Впрочем, Макс всегда считал, что Алине приятнее тусоваться в компании подруг, чем со скучным мужем, неспособным, несмотря на хорошие манеры, поддержать светскую беседу.
– Любимая, впредь обещаю тебе быть внимательнее, – Макс снова завладел ее рукой. – согласен, ты располагала мною меньше, чем может рассчитывать жена, но я исправлюсь. Совсем скоро наша клиника станет преуспевающей фирмой, и мне уже не надо будет торчать там сутки напролет. Заживем лучше прежнего. Давай, милая, пойдем, – он понизил голос, – пойдем, ляжем… И все само собой наладится.
– Секс не разрешает конфликт, – наставительно произнесла Алина, и Макс вдруг подумал, что сейчас его, специалиста с мировым именем, кладет на обе лопатки какой-то заштатный психолог из глянцевого журнальчика.
Он засмеялся и сжал слабую руку жены.
– Секс не разрешает, а любовь разрешает. Пойдем, Алина. Я тебя согрею… Ну, как могу, конечно, – добавил Макс, оглядев свои худые руки, протянутые к жене.
Алина смяла салфетку и бросила в свою тарелку.
– Хорошо, пойдем.
Расплатившись по счету, он выбежал за ней воодушевленный, но увидел, что жену ждет машина с шофером, и настроение сразу пропало.
Макс помог Алине надеть кашемировое пальто, машинально отметив, что оно слишком легкое для этого совсем по-зимнему холодного вечера, распахнул перед ней дверь, поколебался минуту, но все же опустился рядом с женой на мягкое кожаное сиденье.
Надо думать, Алина не хотела его унизить, она взяла этот автомобиль отца так же машинально, как другая женщина берет сумочку.
Наслушавшись от своих пациентов смелых умозаключений типа: «она специально надела желтую кофточку, чтобы все узнали, что я импотент», Макс старался в собственной жизни поспешных выводов не делать.
Он считал, что Бог дал людям речь именно для того, чтобы они могли понять друг друга, поэтому человеку подобает говорить и слушать, а не приписывать себе невероятную проницательность и составлять мнение на основе сигналов, значения которых толком не понимает.
Граница между дедуктивным методом и паранойей гораздо тоньше, чем кажется на первый взгляд, и если ему интересно, чего Алина хочет, надо просто ее спросить, а не зацикливаться на выбранных ею машинах и ресторанах. В конце концов, бедняжка просто не знает других заведений и понятия не имеет, как вызвать такси, не говоря уже об общественном транспорте.
