Люди явились, и первые сперва не отличали их, быстроживущих, от прочих созданий. Новые звери постоянно сменяли друг друга, мелькали калейдоскопом в их янтарных глазах, видевших отсвет вечности. Род приходит, и род уходит, а дело туата – хранить мир, один на всех, общий дом.
Но люди были иными. Они начались как легкий дождь, который превращается в бурю, как ручей, оборачивающийся потопом. Они были чем-то новым.
Туата взывали к тебе, не зная, как поступить. Ты заповедал им беречь всех существ, не вмешиваясь в естественный ход вещей. Но чаша весов клонилась в сторону людей, они не просто жили, они меняли мир – так же, как сгинувшие фоморы. А туата не умеют меняться.
Ты спал, Унгор, тебе снился Имир, ставший голубой жемчужиной, которая сброшена в черный бархат ночи, ты спал, и во сне тебе чудилось, что ты наконец начал понимать, чего он хотел…
Ты услышал голос. Тихий голос, который просил тебя о чем-то.
Ты открыл глаза, Унгор, и впервые за долгие века взглянул на мир. И ужаснулся.
Мир снова пылал. Пламя войны пожирало его.
Сон был недолгим и, как водится, очень странным. Почему ей не снится ничего обычного? Только какие-то загадочные мифологические образы.
Когда Джейн открыла глаза, за окнами стоял серый воздух. На горизонте розовела полоска восхода.
Воды не было, так же как и света, так что она устроила душ из минеральной воды.
– Полезно для кожи, – бурчала Джейн, намыливая голову. – Питает волосы, насыщает их минералами. Чего ж так холодно-то, а?
В дверь просунулась коричневая голова, зверь вопросительно заурчал.
– Не подглядывай!
Она шлепнула полотенцем по морде, Тоби скрылся.
Потом с силой ударил по двери, открыл нараспашку.
– А ты, блин, не сдаешься, да? – Джейн протерла глаза от пены. – Упорный. Сейчас ты попляшешь, зверюга.
Она сполоснула волосы, намотала полотенце на голову, вооружилась еще одним и ринулась наказывать домашнего питомца.
– Вот ведь завела себе тварь, – сквозь зубы бормотала девушка, пытаясь зажать зверя в углу. – Чем я думала, интересно? Нет, чтобы пекинеса какого-нибудь воспитывать!
Зверь не давался, вытекал из рук, ловить его было так же легко, как воду решетом. Судя по игривому виду, он решил, что хозяйка решила поиграть. Скотина такая. Наконец она зажала его в углу у окна и только вознамерилась как следует повозить мокрым полотенцем по наглой рыжей морде, как зверь зарычал.
Предупреждающе, она никогда не слышала, чтобы он рычал так раньше, – но он не угрожал. Он предупреждал.
Джейн подняла глаза, взглянула в окно.
В робком свете нарождающегося дня она увидела нечто. Прозрачное, почти невидимое существо, будто из хрусталя, ростом выше любого человека, четырехрукое.
Существо стояло неподвижно, но Джейн чувствовала, что оно оглядывается. Изучает.
Оно склонилось к земле, там, где ночью остановилась машина, потом выпрямилось. И исчезло.
– Темные, – прошептала Джейн. – Хуже армии только темные.
Зверь высвободился, подскочил к кровати, тронул лапой рюкзак.
– Это верно, надо сматываться, – согласилась девушка. – Волосы только мокрые.
Тоби от возмущения даже присел.
– Ладно-ладно, – замахала руками девушка. – Я все поняла. Делаем ноги.
Она покинула гостиницу так же, как и вошла – через заднюю дверь. Осторожно выглянула за стену. Загадочной твари не было. Никого не было. Город-призрак. Садик утром был еще прекрасней, чем ночью, и Джейн стало до боли жалко растения, которые были обречены без заботы и человеческого ухода.
– Они хотят пить, – она провела рукой по розам, и бутоны будто качнулись навстречу ее ладони. – Знаешь, мерещится, что я их слышу.
Тоби нетерпеливо переминался у стены.
– Я сейчас, – заявила она, схватив садовую лейку у стены. – Тут прудик есть, я ночью чуть в него не влетела. Там была вода. Да не бойся ты, никого нет. Кому я нужна, сам подумай, ненормальная из могилы.
Зверь вытянулся на земле, уронил голову на лапы.
– Я быстро! – пообещала Джейн и кинулась поливать растения.
Быстро не получилось, когда она закончила, солнце уже поднялось над крышами. Ощутимо припекало.
– Ну вот, – Джейн вернула лейку на место, гордо оглядела сад. – Все, можно отправляться.
Почему ей взбрело в голову заняться поливкой брошенного сада, когда рядом бродит чудовище? Она не знала, но чувствовала, что должна это сделать.
– Все-все, ухожу, – сказала она Тоби.
Она выкатила велосипед из-под навеса в саду – все равно он не нужен хозяевам.
С трудом впихнула зверя в корзинку для продуктов и покатила по пустому шоссе.
Глава девятая
Пусто в Медном дворце. Не торопятся слуги по высоким коридорам, исполняя волю владыки Талоса, не звенит медь стимфалид в небесах, не ворочаются шестеренки сложного дворцового механизма. Все покинули свои посты, все оставили Медный дворец.
Впрочем, в тронном зале…
Он сидел на резном троне Талоса и держал на коленях узкий белый меч.
Туата Аодх, правая рука владыки Луга Искусного, заточенного ныне в печати Магуса, сидит на троне своего прежнего повелителя – Судьи Талоса.
Рядом стоит еще один туата, опирается на копье, глаза смертного не в силах различить их лиц, все они, как близнецы для людей, пламенноволосые и белокожие.
– Почему ты здесь, Аодх? – спросил туата с копьем. – Это место нашего позора, нашего рабства.
– Именно поэтому, Кадеэрн, – сказал Аодх. – Я здесь, чтобы не забывать.
– Туата ничего не могут забыть, это удел смертных.
– Да! – глаза Аодха вспыхнули. – Я помню битву при Тальтиу, как если бы она была вчера. Гнев и ярость до сих пор не оставляют меня, старый друг.
– Гнев – плохой советчик.
– Зато хороший враг, – Аодх опустил глаза, провел узкой ладонью по клинку. – Он постоянно напоминает мне, кто мы и что должны сделать. Сражаясь с собственным гневом, я нахожу свой путь. Понимаешь ли ты меня, Кадеэрн?
– Не понимаю, – покачал головой туата. – Может быть, ты слишком долго был рядом со смертными?
– Может быть, – пробормотал Аодх. Он поднял клинок, повернул его лезвием, и меч превратился в тончайшую полоску тумана.
– Этот меч отковал владыка Гоибниу в дни битв с фоморами. Он старше меня. Не много их уцелело доныне. Один принадлежал брату моему Глау, который принес жертву столь же великую, сколь и бессмысленную.
