«Да уж, давненько в нашей стране не случалось ничего значительного, если обычная перестрелка вызывает такой ажиотаж. Экстренный выпуск, ну-ну! — размышлял я, получив взамен пары медных монет остро пахнущий типографской краской экземпляр. — К тому же откуда взялось двадцать убитых, если народу было куда меньше? И потом, несколько полицейских должны были спастись».
Ничего нового из газеты узнать мне не удалось. Ночью в порту произошла перестрелка, много погибших, среди них — четверо полицейских. Личность бандитов выяснить пока не удалось, но вроде бы в одном из них опознали доверенное лицо Сумира Венделя.
«Жаль, что самого Венделя там не было. Пока бы они грызлись между собой, кто займет место Папы, глядишь, и времени прошло бы достаточно, чтобы все поутихло».
Главный полицейский Либерилля, господин Греттон, сетовал на то, что по нелепой случайности сорвалась тщательно разработанная операция, которую полиция готовила давно. Ну а что ему еще оставалось делать, чтобы прикрыть свою задницу? Еще он обещал в самом ближайшем будущем найти убийц и вообще сделать столицу Ангвальда образцовым городом в плане общественного порядка.
На второй странице были помещены донельзя возмущенные комментарии жителей Либерилля, в которых прямо заявлялось, что господин Греттон навести порядок не в состоянии.
А вот летом прошлого года, когда новый президентский налог вызвал волну протестов, газетчики молчали. До массовых беспорядков, слава богу, не дошло, но тем не менее жертв было куда больше чем двадцать.
Еще в газете требовали возобновить смертную казнь через повешение, причем публичную. Интересно, чем их перестал устраивать электрический стул, на котором казнят сейчас? Тем более, к примеру, за убийство полицейского и так эшафот полагается. В общем, ничего заслуживающего внимания.
«Зайти, что ли, к Гленву Дарвеллу, подробности узнать? — усмехнулся я. — Уж он-то явно в курсе. Сказать, что мама послала, и тогда он точно не откажет. Только чем объяснить ее внезапный интерес?»
Голова немного побаливала. Эти негодяи, Густав с Рамсиром, принесли не пару бутылок шампанского, а целых полдюжины.
— По бутылке на рыло, — объяснил Густав, — и еще одна, на всякий случай. А чего? Отмечать так отмечать!
Ну мы и отметили. Шампанского конечно же не хватило. Тогда Ковар вспомнил, что у его матери есть отличная наливка, и в ход пошла уже она, что явно было лишним. Чтобы, вернувшись, его мама не стала возмущаться, мы придумали отличную историю. Мол, Ковар, продал наливку какому-то человеку, которому захотелось выпить. И денег этот любитель домашних крепких напитков заплатил столько (мы для этого специально скинулись), что матушка Ковара должна благодарить неведомого ей придурка ближайшие несколько лет.
Ни с того ни с сего вспомнив о скором замужестве Кристины, я вдруг расчувствовался, и все дружно принялись меня утешать.
«Кристина, — говорили они, — конечно же красавица еще та, даже похлеще Сесилии будет, но зачем теперь она нужна, когда у тебя есть сама Сесилия? И вообще, тебе давно уже стоит свыкнуться с мыслью, что от женщин всегда только проблемы и неприятности».
Я лишь согласно кивал головой.
Потом я долго умывался во дворе холодной водой, а когда, окончательно придя в себя, вернулся в дом, то увидел, как Густав прикуривает папиросу от целого веера подожженных купюр. Тут-то я и разогнал всех их спать, благо отец Ковара должен был вернуться с работы только к обеду.
По дороге в студию Слайна я купил себе отличную новую куртку, куда лучше той, о которой так давно мечтал. А заодно и несколько дорогущих кисточек из соболя — мечту уже самого Слайна. Их кончики не распушаются, и потому ими можно делать самую тонкую работу. Дверь мне снова открыла Лаура, и она вела себя уже настолько по-хозяйски, что вскоре по студии в одних панталонах разгуливать начнет. Слайн подарку очень обрадовался, но долго не мог поверить, для кого именно он должен написать картину. А когда наконец убедился, что я не вру, ему вдруг пришла мысль: не согласится ли Сесилия ему попозировать?
— Сейчас! — Мне сразу пришлось поставить его на место. Еще не хватало, чтобы та сидела здесь голой, а этот маляр на нее пялился! — Лауру свою малюй! — заявил ему я, благо та успела куда-то исчезнуть. На том и договорились. Когда я, приняв ванну, выходил из дома, мой компаньон уже вовсю грунтовал холст, причем с явным воодушевлением.
К дому Сесилии я подходил с затаенным волнением. Как будто бы и было у нас все, и расстались самым замечательным образом — при прощании она сказала мне, что с нетерпением ждет следующей нашей встречи, но сомнения все же оставались. Вокруг нее крутится множество мужчин — богатых, успешных, знаменитых, и вдруг — я, по сути, никто, пустое место. Собственно, именно поэтому я не удивился, когда, открыв незапертую дверь, еще с порога услышал сочный баритон. Естественно, мужской — у женщин баритонов не бывает. Сам не пойму, как сразу же не повернул обратно. Убедив себя, что обладателем этого голоса может быть, например, какой-нибудь импресарио и встреча у них деловая, пусть и время не самое подходящее, я и вошел в гостиную.
Сесилия выглядела замечательно: прическа, макияж. Не понравилось мне три вещи — на ней был надет шелковый халат, из-под которого выглядывал пеньюар, столик оказался накрыт на две персоны, и на нем, кроме бутылки вина, фруктов и еще чего-то в серебряном блюде, прикрытом крышкой, стояло два бокала. Вернее, стоял один — второй находился в руках какого-то господина.
Господин этот на импресарио не походил совершенно — те не ведут себя настолько вальяжно. На вид — двадцать четыре — двадцать пять лет, брюнет с тонкими чертами лица. Одет в отлично пошитый костюм серо-стального цвета. Белую рубашку оттенял красный галстук. Такие галстуки надевают только в том случае, если собираются подчеркнуть собственную значимость, слишком уж агрессивно они смотрятся.
«Нет, он кто угодно, но не импресарио, — заключил я. — Больше всего он похож на тех, кого называют золотой молодежью. Один перстень с крупным бриллиантом в обрамлении сапфиров на его правой руке чего стоит».
Этот господин, едва взглянув на меня, поинтересовался у Сесилии:
— А это кто? — И лицо его приобрело самое презрительное выражение.
И тут я подумал, что если она сейчас скажет: «Так, один мой недавний знакомый», — мне станет очень больно.
— Это Кристиан, — ответила Сесилия.
— И что он тут делает? Что ты здесь делаешь, Кристиан? — обратился тот уже ко мне.
Я промолчал, не зная, что ответить.
— Мне самой хотелось бы знать, — начала Сесилия, и я невольно напрягся, — что здесь делаешь ты, Марк? — «Ты» она выделила голосом.
И тогда я взглянул на него совершенно иначе: как на своего соперника, к тому же, как стало понятно после слов Сесилии, нежеланного для нее гостя.
— Сесилия, так он тебе надоел? — игнорируя полный угрозы взгляд Марка, обратился я к ней. — Может, помочь ему собраться?
