Им позволили есть дольше, чем обычно, – Адрус это заметил, чувство времени у него всегда было на высоте. Потом всех вывели наружу и погнали на плац, на котором занимались недопески и полупсы. Те и другие были почти полностью обнажены – в одних набедренных повязках и в сандалиях на веревках. Такие же выдали всем Щенкам, и Адрус пока что не понял, что с ними делать. Теперь увидел – куда и зачем.
Парни на площадке бегали, боролись, дрались палками, шестами, голыми руками – зрелище было завораживающим, интересным. Мальчишкам всегда интересны единоборства, а если знаешь, что все то, что видишь, когда-нибудь предстоит делать и тебе, тогда зрелище становится во сто крат интересней!
Полюбоваться особо не дали, быстро прогнали мимо площадок, как стадо овец, подгоняя плетками, вывели за лекарскую, туда, где был выстроен отдельный «загон», похожий на те, в которых обычно содержали скот – баранов или коров. Только здесь вместо баранов были люди. И не просто люди, а те, кто некогда прибыл с Адрусом в трюме корабля, те, кто входил с ним в комнату мага, те, кто не смог убить себя или проснулся бессловесным овощем в вонючей камере тюрьмы.
Здесь были собраны все, кто сошел с ума после магических процедур. Несколько десятков парней.
– Слушайте меня внимательно, Щенки! – Голос Вожака был четким, ясным, даже добродушным, и оттого казалось страшнее то, что он говорил. – Перед вами люди. Бывшие ваши товарищи. Сейчас вам отдадут приказ, и вы будете выполнять все, что от вас требуют. Тот, кто не выполнит приказа, понесет жестокое наказание. Вы должны привыкнуть, что приказ командира – это все, что вам нужно знать. И вы должны выполнять этот приказ беспрекословно, сразу же, как его получили. Ты! Да – ты! – Вожак показал на веснушчатого парня в конце строя. – Подойди ко мне. Быстро, я сказал!
Парень вприпрыжку подбежал к Вожаку и замер, похожий на собачку, которую позвал строгий хозяин. Сходство усугублялось тем, что парнишка сгорбился, сделался как-то ниже ростом, будто собирался тут же встать на четвереньки и залаять.
– Доложи по форме!
– Щенок Нибус, Вожак! Прибыл по твоему приказу!
– Щенок Нибус, возьми нож. – Вожак кивнул Звеньевому и тот подал широкий, слегка изогнутый боевой нож длиной около двух пядей. – Теперь ты должен пойти в загон и принести мне ухо.
– Какое ухо, Вожак?! – оторопело переспросил парень, на лбу его выступили блестящие бисеринки пота, в которых отразилось вышедшее из-за облака солнце.
– Любое. Левое, правое! Ты знаешь, что такое ухо?
– Знаю, Вожак! – сиплым голосом ответил парень, глотая воздух широко открытым ртом.
– Так вот, входишь, отрезаешь у одного из них ухо, приносишь мне. И на сегодня свободен.
– Как же… Вожак? Ухо… как я?! Вожак?! – залепетал парень, неловко держа в руке нож. Он явно никогда раньше не только не держал такого ножа, но, скорее всего, и не видел его близко.
Адрус видел такой нож и, когда отца и матери не было дома, доставал его из сундука и вертел в руках, размахивая будто мечом. Впрочем, меч у отца тоже имелся, но Адрус не решался его взять. Тот лежал на самом дне сундука, но если рыться, отец точно заметил бы, и тогда бы точно влетело.
Этот нож был похож на отцовский как две капли воды. Глядя на него, можно легко поверить, что два материка некогда были единым целым. Впрочем, возможно, что отцовский нож скопирован с занусского – не все набеги заканчивались победно для грабителей, и часть оружия оседала у ростов.
Щенку не приходило в голову, что все могло быть наоборот, что занусский нож – копия тех, что тысячи лет делались на Северном материке… и что Занусская империя лишь отколовшаяся часть огромной Мировой империи, пришедшей в упадок.
Существовала такая теория, впрочем, совершенно не одобряемая имперскими властями. Если ее признать, окажется, что Великая Империя Занусс совсем не великая, а суть жалкий осколок чего-то большего, и что росты на самом деле родоначальники зануссов, а значит, что-то вроде их старших братьев. А может, хозяев?
Задумавшись, Щенок пропустил момент, когда один из Звеньевых сильно ударил Нибуса плетью – раз, другой, третий – по согбенной спине, по лицу, по заду – с оттяжкой, с веселой ухмылкой, будто это все не жестокие удары, а легкие шлепки шаловливому ребенку.
Нибус вздрагивал от ударов, лицо его кривилось, из глаз текли слезы, и после пятого удара, не выдержав, он пошел в загон.
Мальчишки в загоне бродили, стояли, бессмысленно разглядывали собравшихся возле забора Щенков. Один из спятивших узнал вошедшего в загон паренька, жалко улыбнулся, попытался что-то сказать, но не смог, издав что-то вроде клекота, хриплого мычания, отозвавшегося в толпе наблюдателей громким вздохом – сумасшедший был жалок, и каждый представил, что мог бы оказаться на его месте. Если бы не случай, если бы его тело не сработало так, как надо…
– Даю тебе сто ударов сердца! – крикнул Вожак, наблюдая за тем, как вошедший в загон стоит, не решаясь подойти ни к кому из парней, и трясется, отчего нож в его руке ходит ходуном. – Если ты сейчас не выполнишь приказ – я сам отрежу тебе ухо. И ты все равно сделаешь то, что я сказал. Время пошло!
Парнишка вздрогнул, пошел по загону к кучке сидящих на земле мальчишек, выбрал одного, бессмысленно глядящего в небо и пускающего слюни, стекающие по подбородку. Подошел к нему, нагнулся, примеряясь, приставил в уху лезвие ножа. Еще секунда, и… вдруг сумасшедший повернул голову, посмотрел в глаза Нибусу с ножом и, почти внятно выговаривая слова, сказал:
– Не надо… пожалуйста… не надо… не делай мне больно… я к маме хочу… отпусти меня! Пожалуйста! Мне тут так плохо!
По щекам сумасшедшего потекли слезы, и Нибус вздрогнул, бросил нож на землю, закрыл глаза и побежал к воротам загона, уткнувшись лицом в ладони. Он бежал, спотыкаясь, едва не упал, потом с разгону врезался в перекладину ворот, согнулся, выпрямился и, выскочив наружу, встал перед Вожаком, опустив руки по швам:
– Я не могу! Не могу! Это нельзя! Так нельзя! Нельзя! Нельзя!
Вожак шагнул вперед, одним быстрым движением выхватил из ножен короткий широкий меч и скользящим ударом отсек половину уха Нибуса. Тот громко завопил, зажал обрубок, пытаясь остановить кровь, брызнувшую во все стороны. Крик еще не затих, когда по сигналу Вожака с парня сорвали одежду, оставив его совсем нагим, и стали хлестать плетьми, оставляя кровавые полосы на худом мальчишеском теле.
Несчастный кричал, умолял остановиться, но командиры были неумолимы и били до тех пор, пока Вожак снова не подал сигнал.
– Стой! Хватит. Теперь ты снова идешь. Поднимаешь нож и приносишь мне ухо. Нет – теперь принесешь два уха! Вперед!
Шатаясь, парень пошел в загородку, подвывая, постанывая от боли, залитый кровью так, что казалось, будто его раскрасил какой-то безумный художник. Нож так и торчал в земле, уйдя в нее до половины, Нибус вынул его, как оживший покойник подошел к первому попавшемуся мальчишке и одним ударом срубил парню ухо, ударив так, что вместе с ухом отрезал лоскут щеки. Раненый глухо застонал, отшатнулся, отбежал в сторону, и тогда под удар попал другой, тот, что плакал и просил не трогать. Избитый до полусмерти парнишка отрезал ему ухо, не обращая внимания на плач, взял кровавые кусочки в руку и пошел назад, шатаясь так, что казалось – сейчас он грохнется, как подрубленное дерево.
