Но в том-то и дело, что французов заставить выступить было еще труднее! Англичане сидели на островах, в относительной безопасности. А непосредственные боевые действия ложились на долю Франции! Между Парижем и Лондоном пошли долгие споры относительно ультиматума немцам. Стоит ли его предъявлять? Когда предъявлять? Какой срок давать на выполнение требований? В итоге Англия и Франция объявили Германии войну лишь 3 сентября, когда вооруженные силы Польши были основательно разгромлены.
Но даже и такое запоздалое вмешательство западных держав вызвало в Берлине весьма подавленное настроение. Не просто подавленное, а близкое к панике. Хотя Германия успела подготовиться к кампании гораздо лучше, чем против Чехословакии, она еще далеко не дотягивала до своей максимальной мощи. Чтобы сокрушить Польшу, Гитлеру пришлось бросить против нее почти все свои силы. На Западе у него оставалось 23 дивизии против 110 французских. Как свидетельствовал Кейтель: «При наступлении французы наткнулись бы лишь на слабую завесу, а не на реальную немецкую оборону» [101]. Все могло кончиться одним решительным ударом! И Польшу спасли бы, и агрессора уничтожили.
Это наступление, предусмотренное союзными договорами, действительно началось. 7 сентября две французских армии перешли границу, вступили в германский Саар. Немецкие заслоны бой не принимали, отступали к укреплениям «линии Зигфрида». Но 12 сентября в Аббевиле состоялось заседание французско-британского военного совета с участием глав государств, Чемберлена и Даладье. Пообсуждали-пообсуждали и приняли весьма своеобразное решение о «максимальной мобилизации средств до начала крупных сухопутных операций, а также ограничении действий ВВС».
То есть не предпринимать ничего, пока не накопится «максимальное» количество сил и средств! Даже свернуть воздушные удары, не бомбить военные и промышленные объекты Германии (чего немцы тоже очень боялись). А соединения, которые уже вступили на германскую территорию, получили приказы отходить назад. Словом, Франция и Англия начали войну только для того, чтобы политики смогли сохранить лицо. Для галочки. А Польшу сбрасывали со счетов, откровенно жертвовали ею. Ведь за ней-то лежал Советский Союз! Вот как раз и схлестнутся немцы с русскими…
Обрывалась последняя соломинка, за которую могла бы цепляться Польша. А ей только и оставалось — надеяться на чудеса. Фронтов больше не существовало. Армии перемешались друг с другом, теряли управление. Возникали какие-то импровизированные группы, штабы. Польское радио еще пыталось подбодрить защитников. Во всех сводках ставило в пример — продолжал сражаться в полном окружении гарнизон военной базы Вестерплятте в Данциге. Но его осаждали не регулярные части вермахта, а местные, данцигские отряды штурмовиков и СС. Опасности этот пятачок не представлял, и германское командование не придавало ему большого значения. Куда он денется? Рано или поздно капитулирует.
Изрядная часть польских вооруженных сил уже прочно застряла в нескольких котлах окружений, деморализованные колонны катились на восток, за Вислу, или на юг, к Карпатским горам. Немецкие танки вырвались к Варшаве. В столице поляки все же сорганизовались, оказали упорное сопротивление. Но немцы обошли Варшаву, она превратилась в очередной «котел». Польское правительство сидеть в осаде не захотело, упорхнуло в Люблин.
А между тем Советский Союз ждал своего часа. Почему было не выждать? Пакт Молотова — Риббентропа отдавал ему Западную Белоруссию и Западную Украину. Вот и пускай вермахт громит поляков. 16 сентября стало ясно — свою долю можно забрать уже без большой крови и без всякого риска. Об этом уведомили германских дипломатов, а официальную ноту об объявлении войны сформулировали очень умело. Дескать, польское государство фактически распалось, правительство не действует, поэтому СССР берет под защиту братьев по крови, украинцев и белорусов. Изложили-то сущую правду. Что от него осталось, от польского государства?
На базе Белорусского и Киевского военных округов были развернуты два фронта: 33 дивизии, 617 тыс. солдат и офицеров, около 5 тыс. орудий, 4700 танков, 3300 самолетов. Утром 17 сентября они с нескольких направлений вступили на сопредельную территорию. Как выяснилось, польская стратегия допустила грубейшую ошибку и в оценке международной ситуации. Военные планы Варшавы вообще не учитывали возможность союза Германии и России! Как раз сюда, в восточные районы, отходили или бежали от немцев разбитые войска, эвакуировались административные службы, правительственные учреждения. Когда главнокомандующий польской армии маршал Рыдз-Смиглы узнал о вмешательстве русских, он понял — это уже полный финиш. Он отдал приказ не открывать боевых действие против советских войск, отбиваться только от немцев и отступать в нейтральные страны — Румынию, Венгрию. Сам маршал немедленно подал пример, выехал к румынам. Туда же устремились президент, правительство.
Советским солдатам повоевать все-таки пришлось. Приказ Рыдз-Смиглы не сражаться с русскими к его подчиненным не дошел. Они уже утратили управление, полки и дивизии действовали сами по себе. Некоторые, столкнувшись с частями Красной армии, осознавали бессмысленность сопротивления. Вступали в переговоры и сдавались. У других вскипал шляхетский гонор. Вспоминали давнюю вражду к русским, открывали огонь. Такие очаги подавляли артиллерией, пускали танки. Однако подавляющее большинство населения встречало русских дружелюбно, увидело в них защитников. А навстречу советским войскам нарастали потоки гражданских беженцев. Массы польских жителей предпочитали передаться под советскую, а не германскую власть.
Однако с немцами наши части встретились вполне дружески. Организовывались совместные «парады победы», культурно-массовые и спортивные мероприятия. Коммюнике по поводу оккупации Польши было издано совместное. Причем немецкий вариант Сталину не понравился. Иосиф Виссарионович указал, что факты в нем изложены «слишком откровенно». Сформулировал округло — дескать, целью России и Германии является «восстановление мира и порядка в Польше, которые были подорваны развалом польского государства, и оказание помощи польскому народу в установлении новых условий для его политической жизни». Немцы от такой формулировки пришли в восторг [11].
Но советское руководство предложило не только формальные поправки. По первоначальным договоренностям, после разгрома Польши ее следовало расчленить. Западные районы возьмет Германия, восточные СССР, а на оставшейся территории вокруг Варшавы предполагалось оставить слабенькое марионеточное государство. Сталин и Молотов после некоторых размышлений высказались, что такое государство будет источником напряженности и разногласий между СССР и Германией, так зачем оно вообще нужно? 25 сентября германский посол в Москве Шуленбург доложил в Берлин, что Сталин предлагает Варшавскую провинцию добавить к немецкой доле, а немцы за это откажутся от Литвы, которая изначально относилась к их сфере интересов. «Если мы согласны, то Советский Союз немедленно возьмется за решение проблемы Прибалтийских государств в соответствии с протоколом от 23 августа и ожидает в этом вопросе безоговорочной поддержки со стороны немецкого правительства. Сталин выразительно указал на Эстонию, Латвию и Литву, но не упомянул Финляндию».
Немцев подобный дележ устраивал как нельзя лучше. 27 сентября в Москву снова примчался Риббентроп. На следующий день был заключен полномасштабный «Советско-германский договор о дружбе и границе», закрепляющий раздел в Восточной Европе. А в Польше тем временем угасали последние очаги обороны. Окруженная Варшава изнемогала от бомбежек, обваливалась руинами и чадила пожарищами. 27 сентября она сдалась. 28-го капитулировала крепость Модлин, 1 октября — военно-морская база Хель. 6 октября севернее Люблина сложила оружие последняя окруженная группировка, 17 тыс. солдат.
