– Жалко. Тогда идем.
Саша показал Олесе на свой мешок на опушке:
– Возьми, там консервы.
– Богато живешь.
– У немцев взял.
В избе было тепло, уютно – чувствовалась женская рука.
– Кушать хочешь?
– Как волк.
– Раздевайся, мой руки и садись за стол. Я мигом.
Олеся заметалась по кухне. На столе появилась вареная картошка, за ней – соленые грибы, квашеная капуста, сметана в горшочке. Богатый стол по нынешним временам!
Олеся вдруг остановилась в своих метаниях и смущенно взглянула на Александра:
– Извини, хлебушка нет.
– Достань из мешка, там одна буханка осталась.
Олеся порезала подчерствевший хлеб.
– Ты ешь.
– А ты что же?
– Много ли мне надо? Я уже завтракала.
Саша накинулся на еду. Одно дело есть в лесу рыбные консервы с хлебом, и совсем другое – домашнюю еду. Соскучился он по ней.
Наевшись, откинулся спиной на бревенчатую стену избы.
– Спасибо, хозяюшка. Рассказывай, как тут у вас?
– Чего рассказывать? Новостей никаких нет. Если кто из соседней деревни зайдет – уже событие. Только сейчас редко кто заходит, боятся люди.
– О партизанах ничего не слышно?
– Нет. Ты не забыл, где баня?
– Помню еще – на задах.
– Натопи. Пахнет от тебя, как от зверя лесного.
Олеся слегка покраснела. Саша уже приметил за ней привычку краснеть, когда она смущалась. В самом деле, мылся он давно: недели две тому назад, еще в отряде. Потом ползал по земле, сидел в горящей мельнице и у костров, одежда дымом пропахла. На холоде запах так не чувствовался, а вот в тепле псиной запахло, сыростью.
Саша поднялся, накинул телогрейку и вышел на улицу. Там он наколол дров, растопил печь в бане, натаскал из колодца воды, налил в котел.
Банька старая, небольшая. Скромный предбанник с лавкой, моечная и узкая парилка. Но сделана добротно, из дуба. Сосна или ель в бане пахнут хорошо, однако при нагревании выделяют смолу, которая к коже и волосам прилипает.
Часа за три банька прогрелась, вода в котле – кипяток. Мочалки на стене висели.
Саша вернулся в дом.
– Пошли мыться, Олеся.
– Ты что? Как можно? Ты же мужчина!
– Да не трону я тебя! Жалко просто, такая баня – и одному. А спину потрешь?
Олеся колебалась. Топить баню для одного – роскошь. Дров много уходит и времени, да еще воды попробуй натаскать.
– Мыло есть ли?
– Откуда?
Олеся вздохнула:
– Щелоком моемся.
– Это что?
Саша был городским жителем XXI века и деревенских премудростей, тем более – середины XX века, не знал.
– Древесную золу в воде замачиваем и этим раствором моемся. Не мыло, конечно, но грязь смывает.
Да, не жил никогда Саша в деревне, не было у него опыта приспособления к деревенской жизни с учетом отсутствия абсолютно всего – мыла, зубной щетки, бритвы… Да что там о предметах гигиены – всего!
Они пошли в баню. Первым прошествовал Саша. Он разделся в предбаннике, зашел в мыльню. В ней было не просто тепло – жарко! Тело сразу покрылось капельками пота.
Следом в баню пожаловала Олеся. Она повозилась, раздеваясь, и… тишина.
Саша усмехнулся. Небось стоит перед дверью, не решаясь войти.
Все-таки дверь открылась, и девушка вошла. Одной рукой она стыдливо прикрыла обнаженные груди, другой – лобок.
– Отвернись.
– Так и будем мыться спиной к спине? Мы ведь уже взрослые люди. Насколько я помню из книг, раньше в деревнях вообще вся семья мылась.
– Я таких книжек не читала, мы с мамой вместе мылись, – отрезала Олеся.
Она смешала в деревянной кадушке горячую и холодную воду, попробовала рукой температуру. Потом набрала в ковш теплой воды, облила Сашу и облилась сама.
– Вон, в углу в ведре щелок стоит. Зачерпни сверху отстой, намочи мочалку и трись.
Щелок почти не пенился, мылил плохо, но грязь смывалась.
– А теперь облейся, сполосни мочалку и смывай с себя все.
Саша обмылся. Кожа порозовела, поры очистились. Появилось ощущение, что кожа «задышала».
Он украдкой поглядывал на Олесю. Девушка была прелесть как хороша! Молодость! Он попытался вспомнить, когда у него была женщина, и не смог. Похоже, после взрыва в Домодедовском аэропорту и переноса во времени сюда, в 1941 год, женщины у него не было. А ведь он далеко не монахом в Москве жил, водочку попивал. Не каждый день, конечно, и даже не каждую неделю при его-то работе. Но случалось. И дамы были. Некоторые в его квартире надолго задерживались, но так, чтобы сердце его заняли, чтобы замуж взял, чтобы детей от нее хотел – нет, не случилось.
– Отвернись, что ты на меня уставился? – Олеся вернула его к действительности.
Он раздумывал и вспоминал, а сам автоматически смотрел на нее.
– Вот все вы, мужики, такие! Глазами скоро дырки на теле протрешь.
– Извини. А у тебя – что, опыт насчет мужиков есть?
Девушка только фыркнула в ответ. В его присутствии она уже освоилась и вела себя естественно.
– Пошли в парную.
Они прошли в узенькую – двоим еле развернуться – комнатку.
– Ложись.
Саша улегся на живот. Олеся плеснула из ковшика на камни печурки. Зашипела вода, и как взрыв – пар сразу наполнил парную, так что и дышать стало трудно.
Девушка провела над телом Саши веником, разгоняя пар, потом распаренным веником пошлепала по телу. И такая расслабуха на Сашу напала, что он едва не уснул.
– Переворачивайся.
Саша вынырнул из дремы, перевернулся. И все бы хорошо, но когда перед лицом его колышутся две тугие девичьи груди, смотреть на это спокойно нельзя. Саша почувствовал, что еще немного – и он не совладает с собой.
Только девчонку обижать нельзя. Она его приютила, кормит. И нельзя отвечать на заботу черной неблагодарностью. Саша прикрыл глаза, но все равно – Олеся то бедром его коснется, то грудью невзначай.
– Ну как?
– Здорово! Теперь давай – я тебя.
Олеся улеглась на полку. Ой, блин, хоть глаза выколи! Фигура – гитара! Саша едва не замычал от вожделения. Но веником исправно помахал, потом огладил, затем пошлепал… Кожа на спине Олеси из розовой сделалась почти красной. А уж когда Олеся на спину перевернулась… Он и это выдержал. С трудом, но выдержал.
