Посреди ночи я проснулся и в первую секунду не мог понять, где нахожусь. Я включил свет и осмотрелся. Типичная гостевая комната – обстановка в меру комфортная, в меру безликая. Единственный предмет, выдающий хозяев дома, – небольшой шкаф с книгами по медицине и специально по стоматологии. Просто удивительно, сколько, оказывается, есть учебников по зубному делу, а еще удивительнее, что кто-то может их прочитать. Я чуть не поддался желанию встать и углубиться в один из этих томов. Готов был занять ум чем угодно, любым, по возможности наиболее далеким от моих неурядиц предметом. Но все же остался в постели и впервые подумал, что зря так быстро подчинился Элизе. При всем уважении к ее просьбе и настроению, которое, как я надеялся, скоро пройдет, зачем я послушался и ушел, не возразив ни слова! Может, она как раз хотела, чтобы я воспротивился? Мог бы сказать, что о разводе не может быть и речи, что я люблю ее, люблю, как прежде, и мы не должны разлучаться. Ведь у меня скопилось столько невысказанных слов любви. А я, вместо того чтобы проявить решительность, уступил, потому что привык уважать чувства другого. Но теперь-то я понял: такое “уважение” – всего лишь трусливая увертка. Мне было легче уйти, чем отважиться на разговор. Я всегда хотел, чтобы меня окружали нежным вниманием молча, чтобы меня любили и никогда не покидали. А вышло так, что мне приходится справляться со всеми бедами в одиночку. И детей рядом нет, чтобы обнять их и прижать к себе. Лучшее средство забыть обо всем на свете – это уткнуться в детское тельце. А в трудную минуту – единственная опора. Я лежал и думал о близких, расчувствовавшись сверх всякой меры. Казалось, ночи нет конца.
А с утра пораньше сияющая Сильви чуть не уморила меня вопросами: “Как спалось? Как спина, не прошла? Тебе чай или кофе к завтраку? Что собираешься делать сегодня? Может, сходишь к Элизе? Надеюсь, я тебя не разбудила ночью? Я встала поработать. Не хочешь посмотреть мои последние картины?” И так далее. Наверное, она считала, что когда у человека горе, с ним надо болтать обо всем подряд. Во что бы то ни стало отвлекать от мрачных мыслей, в которых он непременно погрязнет, если оставить его в покое. Я честно старался отвечать, но ее вопросы сыпались так быстро, что я за ними не поспевал, и, кажется, сказал: “Кофе… с каплей молока”, когда она спрашивала, схожу ли я к жене.
Одно, во всяком случае, было хорошо: спина болела не так сильно. Побаливала, разумеется, но по-божески. Я подумал, что дело в кровати. И сказал вошедшему в эту минуту Эдуару:
– Какая у тебя хорошая кровать!
– Еще бы! На ней шведский матрас.
– Видимо, это то, что мне нужно.
– Да, несомненно. Он из бамбукового волокна, с двойной простежкой.
Эдуар гордо нахваливал свой матрас. У них с Сильви не было детей, а потому иной раз о самых обычных вещах они говорили с таким жаром, будто восхищались успехами своего младшенького. Увы, уже на другое утро, проснувшись с дикой болью, я пойму, что никакой чудо-матрас мне не поможет. Но Эдуару ничего не скажу, чтобы не расстраивать счастливого владельца. Они с Сильви очень трогательно старались помочь мне пережить трудное время. Оба были страшно рады, что я у них поселился, можно подумать, им было приятно делать общее дело. Никогда прежде я не видел их такими сплоченными, как в то утро. И даже подумал, что для укрепления супружеской связи нет ничего полезнее несчастного друга.
Было заметно, что они за меня тревожатся. И, в сущности, не зря. Положение, которое я им обрисовал, выглядело совершенно катастрофично. Хотя сам я относился к нему без паники. И был готов спокойно встретить все, что будет дальше. Эта неожиданная уверенность в себе возникла благодаря тому, что я отделал Гайара. Вспышка безумия освободила меня от тяжелого груза. Ведь я столько раз, втайне от самого себя, мечтал послать все к черту. И наконец так и сделал. А раз уж у меня хватило сил на такое, то больше ничего дурного не должно было случиться. Как выяснилось, я напрасно обольщался.
16
Интенсивность боли: 5
Настроение: жить можно
17
Через несколько часов я сидел перед психологом. Я должен был с ним побеседовать, перед тем как меня уволят. Итак, я стал объектом чьего-то пристального внимания. И сразу понял, какой кайф доставляют психопату подобные беседы. На вопрос “Вы сожалеете о вашем вчерашнем поступке?” я, не колеблясь, ответил: “Нет”. Психолог, человек лет сорока, посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Должно быть, привык выслушивать притворные раскаяния, которые делаются в надежде получить выходное пособие. Но ему не хотелось топить меня, и он любезно переформулировал вопрос:
– Вы считаете, что находились вчера в нормальном состоянии?
– Да.
– То есть напали на коллегу, будучи в трезвом уме?
– Более чем когда-либо.
– Буду с вами откровенен, месье. Ваш работодатель, насколько я понял, неплохо к вам относится и хочет найти смягчающие обстоятельства, чтобы, несмотря на увольнение за серьезное нарушение дисциплины, вы все-таки могли получить кое-какие деньги.
– Очень мило с его стороны.
– У вас есть рента?
– Что, простите?
– Ну, вы можете себе позволить не думать о деньгах?
– Что вы, нет, конечно.
– Тогда почему же вы не хотите сделать усилие?
– Какое усилие? Вы спрашиваете – я стараюсь честно отвечать. Точно так же, как сделал вчера, когда поколотил коллегу.
– Что вы почувствовали?
– Облегчение. Своего рода освобождение. Даже спина прошла на несколько минут.
– У вас болит спина?
– Да… и я как раз хотел об этом с вами поговорить. Мы можем встретиться еще раз, но в другом месте?
Несколько сбитый с толку тем, какой оборот приняла беседа, психолог дал мне свою визитку. Договорились встретиться на следующий день. Мое поведение его явно озадачило, а между тем я никогда не вел себя так искренне и натурально. Дело происходило в нашем офисе, и я решил заодно проведать начальника (наткнуться на Гайара я не мог – тот надолго выбыл из строя). Секретарша пропустила меня беспрекословно и с опаской, будто дикого зверя. Одибер при моем появлении поднял голову.
– Простите, что побеспокоил, – начал я.
– Э-э… ничего, пожалуйста.
– Если позволите, мне хотелось бы сказать вам две вещи.
– Прошу вас.
– Во-первых, должен принести извинения. Мне очень неприятно, что я позволил себе такую выходку здесь, в стенах вашего бюро. Поверьте, я вас глубоко уважаю и сожалею, что повел себя недолжным образом, но… так уж случилось… и поступить иначе я не мог.
– А во-вторых?
– Во-вторых, благодарю вас за то, что вы попытались сохранить за мной право на выходное пособие. Я очень тронут.
– Не стоит благодарности. Пусть я старый, выживший из ума зануда, но я прекрасно понимаю, что тут происходит. Вам не стоило так реагировать. Можно было обо всем поговорить. Но теперь уж поздно – что сделано, то сделано, и я вынужден вас уволить.
