– Что с тобой? Ты весь побелел, – сказала мама.
– Да, правда, – забеспокоилась Алиса. – В чем дело?
– Опять спина? – спросила Элиза.
Я кивнул. Мама спросила, что с моей спиной, но не успел я ответить, как вмешался отец:
– У меня тоже такое было. Как раз в твоем возрасте. Помню, ужасно болело… Спина – такое место… вот и тебе досталось… но я-то занимался плаванием, и у меня были приличные спинные мышцы…
Он снова пустился в рассказы о себе. Надо же, я никогда и не знал, что у него в моем возрасте тоже болела спина. У нас так мало общих точек. Но вряд ли это было то же самое. В его-то случае, наверное, обошлось прострелом, а мне достался рак.
Жена помогла мне дойти до дивана, я лег.
– Я думала, у тебя все проходит, – сказала она.
– Ну да, проходит… это только сейчас так прихватило…
– Надо сходить к остеопату.
– Схожу. У Эдуара как раз есть знакомый.
– Вот и надо пойти. Ты только говоришь, но ничего не делаешь.
– Схожу.
Подошла мама:
– Ну как? Я за тебя волнуюсь.
– Уже лучше, – ответила вместо меня Элиза. – Ему делали рентген – ничего страшного. Вот собирается теперь к остеопату.
– И правильно! Раз так нехорошо.
– Да ничего, пройдет, я пью таблетки. Не беспокойся, мама.
– Ну ладно. Мы, пожалуй, пойдем. Тебе надо полежать.
Я не стал возражать. Мне даже разговаривать было больно. Только сказал про сладости, которые собирался подать после кускуса, – хорошо бы их съели. Перед тем как подняться в спальню, я подошел поцеловать отца. И был уверен, что он посмотрит на меня с презрением, осуждая за скомканный ужин. Ведь я не дал ему угостить всех еще парочкой монологов и заключительной тирадой на десерт. Но нет, он просто встал и сказал:
– Поди-ка полежи, малыш. Завтра все пройдет.
Так ласково, что я был огорошен.
26
Интенсивность боли: 8,5
Настроение: висельное
27
Два дня я скрывал от Элизы, что боль не прекращается, но из-за прихода родителей все сорвалось. Когда они ушли, ко мне пришла Алиса. Присела, посмотрела на меня тревожно:
– Ну как, получше?
– Да.
– Мама говорит, это у тебя уже несколько дней.
– Ну, ты же знаешь маму. Она преувеличивает. Я прилег, и все в порядке.
– …
– Прости, что так неудачно получилось с ужином.
– Ничего. Тем более я и сама ужасно устала. Предупредила Мишеля, что останусь тут на ночь.
– Как дела у Мишеля?
– Спасибо, хорошо.
– А почему он не пришел с тобой?
– Потому что ты его не пригласил.
Действительно. Я о нем и не вспомнил. Когда думал о дочери, считал только ее одну. А у нее есть Мишель. Они живут вместе, мои представления о статусе дочери устарели. И я никак не сменю их на новые.
– Да, правда. Надо было пригласить.
– Ты каждый раз так говоришь, но никогда не делаешь.
– В самом деле?
– Да. Говорил, что зайдешь посмотреть нашу квартиру, но так и не зашел.
– Я знаю, но… в последнее время у меня было много работы.
– …
– Но вот теперь приду, это точно.
В самом деле, я обещал зайти и много раз был на шаг от того, чтобы выполнить обещание. Однако это было выше моих сил: смотреть квартиру, где моя дочь как взрослая женщина живет с человеком, который много старше ее. Алиса говорила очень спокойно, совсем как ее мать. Она меня не упрекала, но я чувствовал: ей неприятно. Ее обижало мое поведение. Я должен был познакомиться с Мишелем поближе, проявить интерес и, может быть (все возможно), признать его достоинства. А я встречался с ним всего один раз, мимолетно, он очень старался быть учтивым; помню, мне было странно вдруг превратиться в тестя – за много лет я привык к роли зятя. В такие минуты, когда видишь, как кто-то становится тем, чем прежде был ты сам, темп жизни резко ускоряется. Конечно, я уже давно не внук, бабушки и деда нет на свете, но скоро сам стану дедом и надену костюм, который раньше видел на другом актере. Круговорот ролей.
Алиса поцеловала меня в лоб, как умирающего, и пошла спать. Но на пороге обернулась и взглянула на меня последний раз. Этот взгляд меня испугал. Я говорю серьезно. Я испугался, потому что в ее взгляде впервые увидал отчетливую трещину. Алиса на словах оставалась ласковой дочкой, но этот миг вдруг обнажил ее подлинное чувство. Взгляд выдал наше отчуждение. Это с друзьями можно многое поправить словами, с детьми – совсем другое дело. Наша связь с ними – высшего порядка, самая сильная, а потому и самая опасная в смысле эмоциональной уязвимости. И я боялся, что эта трещина – навсегда. Боялся, что не смогу восстановить то, что разбил по собственной небрежности. Взгляд Алисы сказал мне, что дело зашло дальше, чем можно было подумать.
Минутой позже появилась Элиза.
– Я все убрала… Ну и вечерок!
– …
– Ты выглядишь лучше.
– Да-да, все хорошо. Не понимаю, с чего вдруг так разболелось.
– Все из-за твоего отца. Это он тебя довел.
– Да ладно, я давно привык, и раньше такого со мной не случалось.
– Но всему есть предел! Сколько можно терпеть его кривлянье! Наверняка тебе все это жутко надоело. Мне, впрочем, тоже.
– Тебе? Но он в тебе души не чает.
– Я говорю о том, как он обращается с тобой. Сил моих больше нет слушать одни и те же бредни. Но я-то что, это ты должен наконец возмутиться. А ты молчишь. Всегда молчишь. Я все думаю: ну вот на этот раз… А ты опять позволяешь втаптывать себя в грязь.
– Да нет. Мне просто все равно.
– Как это так? Посмотри на себя.
– Вот именно. Может, давай лучше отложим этот разговор.
– Нет! Мы вечно откладываем разговоры на потом. А этого “потом” никогда не бывает.
– Ну, хорошо, давай…
Мне редко доводилось видеть жену в таком состоянии. Видно, такой сегодня выдался денек: сначала неудачная МРТ, потом позорный провал на работе, потом родители, упреки дочери, и вот теперь Элиза желает поговорить… О чем тут говорить? Она все знает про наши отношения с родителями, с отцом. И эта его потребность регулярно меня унижать даже казалась ей забавной. Все как по нотам – разве не смешно. Что ж, по всей вероятности, в жизни супругов наступает момент, когда какие-то вещи перестают быть забавными. Что до меня, то вроде бы все недостатки и шероховатости характера Элизы мне так же милы, как и прежде.
