Лиля дернулась, пытаясь освободиться, но руки незнакомца держали ее очень крепко. Паника мгновенно захватила все ее существо, и только какой-то древний инстинкт не позволил резко выпустить воздух из легких и вдохнуть воду. Лиля с перепугу даже разомкнула плотно сжатые веки, пытаясь рассмотреть нападавшего, но чуть мыльная вода слишком сильно резала глаза и не давала сфокусировать взгляд. Лиля видела лишь темный силуэт на фоне лампы, ни лица, ни даже одежды рассмотреть не удавалось. Как и вырваться из чересчур крепкой хватки. Она дергалась, размахивала руками и пыталась ударить незнакомца ногой, но только расплескивала воду. Легкие уже горели от нехватки кислорода, включился другой инстинкт, который, напротив, пытался заставить ее сделать новый вдох, но Лиля держалась из последних сил. Она снова закрыла глаза, на секунду остановилась, пытаясь сгруппироваться, и предприняла последнюю попытку вырваться.
На этот раз ей это внезапно удалось. Она села в ванне, одновременно кашляя, жадно глотая ртом воздух и протирая глаза, чтобы снова открыть их и осмотреться. Когда у нее это получилось, она с удивлением обнаружила, что снова одна в ванной, даже дверь прикрыта, как она ее и оставила.
Не понимая, что происходит, с колотящимся от ужаса сердцем, Лиля поспешно вылезла из ванны, не обращая внимания на большие лужи на полу и на воду, стекающую с волос по телу, завернулась в тонкий халат и выскочила в крошечный холл, который находился между кухней, комнатой, санузлом и прихожей.
Квартира тоже была пуста. В комнате тихо мурлыкал музыкальный центр, воспроизводя ее любимый диск, на кухне горел свет, в прихожей разлегся пылесос, который она так и не убрала в шкаф. На всякий случай Лиля проверила входную дверь: та оставалась закрыта и заперта изнутри на задвижку.
– Что за черт? – пробормотала Лиля, выравнивая дыхание. Она непроизвольно поежилась: тонкий шелк промок насквозь, а из комнаты тянуло холодом из приоткрытого на проветривание окна.
Она вернулась в ванную комнату за телефоном. По-прежнему игнорируя лужи на полу, она на несколько секунд задумалась, прежде чем набрать номер. Раньше она в такой ситуации сразу позвонила бы куратору, но сейчас что-то останавливало от подобного решения. В итоге Лиля открыла приложение Скайпа и выбрала контакт Нева.
Lily: Вы не спите?
* * *
8 декабря 2013 года, 23.44
пр. Науки
г. Санкт-Петербург
Он не сразу понял, что именно помешало его сну. В какой-то момент сознание неожиданно начало проясняться, выплывая из шаткой субреальности, которую представляли собой ночные грезы.
Такое часто случалось и раньше. Каждая новая поездка, каждая встреча с друзьями ломали привычную рутину и что-то неуловимо меняли в нем. Возвращаясь в Санкт-Петербург, в свою пустую квартиру, тишину в которой нарушали только бормочущее радио и маленькая черепашка в аквариуме, иногда шлепающая ластами по воде, Нев первые несколько дней продолжал плохо спать. Каждый раз ему казалось, что история еще не завершена. Причиной тому было, как он сам думал, его нежелание возвращаться к повседневной жизни, надежда продлить приключение еще немного.
Обычно, просыпаясь среди ночи, он быстро понимал, что именно его разбудило, убеждался в абсолютной тривиальности причины и почти мгновенно засыпал обратно до следующего раза. Однако сегодня все произошло иначе. По мере того, как он начинал ощущать и осознавать себя, он вычленил из привычного шумового фона нетипичный звук. Мозг уже распознал его как скрип, но пока не мог сообразить, что могло его издавать.
Звук был ритмичным, повторяющимся через одинаковые промежутки времени. Источник находился где-то совсем рядом, что еще больше сбивало с толку: в спальне, кроме кровати, стояли еще только платяной шкаф, письменный стол и офисное кресло. Ничто из этого не скрипело. Окончательно проснувшись, Нев заметил еще и такой же ритмичный приглушенный стук, который раздавался после каждого скрипа.
«Кресло-качалка», – внезапно понял он, уже полностью проснувшись, но еще не открыв глаза. Он знал этот звук. В его детстве у них дома стояло старое кресло-качалка. Мама любила сидеть в нем и, покачиваясь, вязать. Этот звук определенно был родом из его детства. Вот только Нев точно знал, что вскоре после смерти родителей выбросил то кресло.
Он открыл глаза и обвел взглядом окутанную ночной темнотой комнату. Слабое зрение даже при исправной работе всех фонарей на улице превращало предметы в размытые контуры, но Нев очень хорошо знал эти контуры. Один из них определенно выглядел лишним. Покачивающийся силуэт на фоне зашторенного окна двигался как раз в такт скрипу и стуку.
Его прошиб холодный пот. Он точно знал, что это не сон. Мозг функционировал в полную силу, он помнил, кто он, знал, где находится и как он сюда попал. Все выглядело точно так же, как когда он засыпал, кроме покачивающегося на фоне окна силуэта.
Он боялся пошевелиться, но и смотреть на происходящее сквозь пелену близорукости было невыносимо, поэтому Нев протянул руку к стоявшему рядом с кроватью письменному столу и взял лежащие на краю очки. Двигаться он старался плавно и бесшумно, чтобы не привлекать к себе внимания ночного гостя. Пока скрип и движения оставались неизменными, он считал, что ему это удается.
Линзы очков придали окружающему миру резкости, но не добавили смысла происходящему. У его окна действительно стояло давно выброшенное кресло-качалка, в нем сидела женщина, подозрительно похожая на его умершую мать. Женщина вязала и при этом довольно сильно раскачивалась в кресле. Гораздо сильнее, чем мать при жизни.
– Мама? – неуверенно позвал Нев и не узнал собственный голос: он прозвучал одновременно слишком хрипло и слишком высоко. Нев машинально откашлялся.
Женщина в кресле, которую он видел только в профиль, даже не шелохнулась, продолжая вязать и раскачиваться. Понимая всю абсурдность ситуации, Нев медленно вылез из-под одеяла и опустил ноги на пол, ощутив босыми ступнями непривычный холод, как будто он забыл закрыть форточку.
– Мама, это ты? – снова позвал он, выпрямляясь, но не решаясь шагнуть к креслу.
Оно внезапно остановилось, скрип оборвался. Руки женщины со спицами замерли, но сама она продолжала смотреть в окно, не оборачиваясь к Неву.
– Ты очень дорого мне обошелся, Евсташа.
Это определенно был голос его матери. И ее слова. Тогда, за пару недель до смерти, она так и не объяснила ему, что они значили. Нев почувствовал, как сердце учащенно забилось, как будто только теперь он по-настоящему осознал, что посреди ночи в гости к нему явилась давно почившая родительница. И пришла она сказать именно о том, о чем он сам вспомнил первый раз лишь недавно.
– Что ты имеешь в виду?
Тогда, восемнадцать лет назад, он почти не обратил внимания на ее слова, посчитав, что мама говорит в целом о том, как много усилий ей пришлось приложить, чтобы родить ребенка.
– Жизнь за жизнь, – пропела мать каким-то чужим тоном, словно кого-то изображала. – Жизнь за жизнь. Так она сказала, когда я пришла к ней.
