Миша мог бы иметь японскую машину и квартиру в кирпичном доме, но он не хотел брать деньги у родителей. Это был его принцип и жизненная позиция: не влезать в чужой карман, даже родительский.
Зазвонил телефон. Миша снял трубку. Звонили со скорой помощи. Сообщили, что везут больного в коме, упал с крыши пятиэтажного дома. Внутреннее кровотечение, надо готовить операционную. Подъедут через двадцать минут.
Миша позвонил на пост, отдал все распоряжения: подготовить операционную, собрать всю бригаду.
Через пятнадцать минут бригада стояла на месте: травматолог, реаниматолог, анестезиолог, медсестры.
Михаил мыл руки для операции, переодевался в стерильный халат, надевал перчатки.
Привезли больного. Семнадцать лет, почти подросток, – бледный, практически белый, значит, внутреннее кровотечение.
Подкатили рентгеновский аппарат. Так и есть: разрыв селезенки, надрыв печени, ушиб сердца, перелом ребер со смещением. Спинной мозг не задет, и это, конечно, счастье, но не в этом случае. Больной – не жилец, это очевидно, но живого в морг не повезешь.
Михаил сделал разрез.
Вся брюшина была залита кровью. Этого парня было бы правильнее разобрать на органы, на запасные части: сердце, почки… И отдать тем, кто годами стоит на очереди.
Михаил не смотрел в лицо больного – так легче. Воспринимал тело, как тело. Биологический материал.
Вырезал селезенку. Откачал кровь. Хотел вырезать надорванную почку – так короче, но передумал и зашил.
Работал без энтузиазма. Больной все равно погибнет, так что вся эта коллективная операция не что иное, как артель «Напрасный труд». Человек не кошка, он не приспособлен падать с такой высоты. Да и кошка не может.
Что он делал на крыше? Лунатик? Наркоман? Как говорила Алиса, «наркоша».
Подошел травматолог, стал восстанавливать ребра.
Михаил отошел. Ждал…
Бедный Наркоша. Говорят, они часто прыгают вниз с высоты. Им кажется: кто-то их позвал. А может, и позвал.
Алиса тоже употребляла порошок, но в меру. Миша пытался отобрать у нее дозу, он планировал совместную жизнь, совместных детей… А какие дети от наркоманки? Алиса говорила ему: «Попробуй». Миша не пробовал, он боялся, что будут дрожать руки, а руки ему нужны. Он не мог рисковать профессией. Они с Алисой яростно ссорились, только что не дрались. Мише надо было от нее все: ее тело, душа, ее время, мысли. Алиса экономила время, свои чувства, постоянно что-то недодавала.
Миша бесился. Он хотел о ней заботиться, варил ей супчики. Однажды в день ее рождения нашел куст сирени и обломал весь, до последней веточки. Привез ей целую машину. Она сказала: «Зачем? Завтра завянет». Тугие, лиловые, влажные гроздья – это был порыв, страсть, его любовь, сгусток божественной энергии. А она: «Завтра завянет…»
Травматолог закончил свою работу. У больного началась асистолия сердца. Монитор показывал непрерывную линию.
Сердце – это территория реаниматолога.
Врачи привыкли к тому, что больные умирают. Смерть входила в профессию. Но молодых особенно жалко. Что может быть дороже жизни? А она не пройдена даже наполовину. Кто виноват? Сам и виноват. Однако Наркоша – совсем юный, не ведает что творит.
Сердце завелось. Надолго ли? Михаил предвидел: после операции Наркошу отвезут в реанимацию, а потом – в морг. Он умрет, не выходя из комы, и это не самый плохой исход для него. Он ничего не будет чувствовать, а это лучше, чем страдать.
Михаил не мог забыть тугие душистые гроздья сирени и то, как они яростно ругались в тот день, лаялись, как псы. Плевались шаровыми молниями. Чего только не было сказано друг другу! После таких слов остается разбежаться в разные стороны, но они не разбежались. Наоборот. Сплелись. И как…
Миша знал, что страсть – это всего лишь выброс определенных гормонов и феромонов, но в такие минуты забываешь о физиологии. Всевышний дирижирует этой симфонией, а звезды выстраиваются в ноты на божественной партитуре.
Температура кипения страстей зашкаливала за сто градусов, а при такой температуре кровь закипает, человек не живет. Они с Алисой разбежались в конце концов, потом опять сошлись и продолжали мучить друг друга.
Он жестоко ревновал Алису. Она пела в ресторане, стоя перед маленьким оркестром, пританцовывала худыми ногами. Внешне походила на чертика, который выскочил из табакерки: маленькая, угловатая, черные волосы дыбом, блестят от геля, и глаза блестят, ноги тонкие, как костыли, локти острые. Минимум одежды, максимум наготы. И все это заряжено-перезаряжено сексуальной энергией. Она движется на своем подиуме, приплясывает, зажигает, ни на кого не похожа. Девочка из демонария. Больше такой нет. И не нужна никакая красавица. Все остальные рядом с ней – пресные, бесполые, лишние. Ходят, как привидения, неизвестно для чего.
Миша смотрел на Алису и мучился. Ему казалось, что все мужчины в зале хотят ее и жаждут и у всех в штанах – тяжесть, локомотив, рвущийся вперед. Алиса в свою очередь тоже прелюбодействует в сердце своем, отдается каждому.
У Миши рот становился сухим от ненависти. Он выговаривал Алисе, называл ее непотребными словами.
Алиса таращила на него накрашенные-перекрашенные глаза, не понимала, в чем она виновата, что она сделала не так.
Это была не любовь, а коррида. Миша – бык, Алиса – матадор, который машет красной тряпкой и всаживает в тело копья.
Так продолжалось три года. И закончилось тем, что Алиса нашла себе другого, с «мерседесом», и переехала в его особняк, который стоял на берегу озера. Другой был лысый, с пузом как у хряка и ртом как куриная жопа. И эту жопу она согласна была целовать. Ее дело.
– Можно зашивать, – сказал реаниматолог.
Михаил приблизился к больному. Хотел зашивать, но какой смысл? Эту техническую работу он вполне доверял старшей операционной сестре. Ее глаза над маской были умные и всепонимающие. Михаил посмотрел в ее глаза, послал сигнал. Она приняла и кивнула головой. Они чувствовали друг друга без слов.
Сестра принялась за свою работу.
Михаил вышел из операционной. Было пять часов утра. Можно еще поспать часа три.
Михаил переоделся и лег. О Наркоше старался не думать. Какой смысл? Обидно, конечно, когда жизнь прерывается так рано. Но вокруг столько несправедливости, что трудно бывает поверить в Бога. Куда он смотрит? А может быть, ему не до мелочей. Что такое один Наркоша? Пылинка. Сотрешь и не заметишь.
Михаил провалился в сон.
После ухода Алисы жизнь остановилась. Миша приходил в ресторан, чтобы не сидеть дома. Посещал места былых боев. Вместо Алисы пела другая певица. У нее были накачанные губы и рот – как ворота в ад. Голос – как иерихонская труба. Она пела без личного участия. Произносила слова, но думала о своем, возможно о хозяйственных нуждах. Например, о том, что кончилась туалетная бумага, и картошка тоже кончилась, и свеклы осталось пять штук.
