Среди гостей были наши близкие и дальние родственники, какие-то люди, которых я никогда с тех пор не видела, все, кто хоть что-то представлял собой в глазах местного общества. Фотограф из «Уилтшир лайф» делал снимки самых красивых женщин и влиятельных мужчин. Крупные дамы с гладкими прическами и лошадиными зубами, в дорогих, но чересчур пестрых вечерних туалетах всех оттенков розового и сиреневого, изумрудного и переливчато-синего. По случаю праздника они нацепили бриллианты – целые булыжники сверкали на их веснушчатой коже. Сад пропитался ароматами их духов, а позже, когда начались танцы, еще и запахом свежего пота. Мужчины были в черных галстуках. Отец все время теребил воротничок и широкий блестящий кушак. Он не привык к твердым уголкам и к слоям ткани на поясе. Вокруг факелов вились мошки, как искры над костром. Над лужайками разносились голоса и смех, сливаясь в ровный гул, становившийся все громче по мере того, как росло количество пустых бутылок. Шум стих, только когда начался фейерверк, и мы, дети, как зачарованные глядели в бархатно-лиловое небо, озарявшееся разноцветными огнями.
Чтобы обслуживать гостей, наняли целую команду прислуги: сомелье, отвечавших за напитки; поваров, оккупировавших кухню; официанток, разносивших на подносах горячие канапе; спокойных и невозмутимых старших официантов, распоряжавшихся в доме, – они любезно направляли людей в туалеты на первом этаже, не пуская зевак в жилые комнаты. На одну из таких безымянных представительниц обслуживающего персонала обрушилась тогда Кэролайн, внезапно и необъяснимо. Она сидела в своем кресле на балкончике первого этажа, достаточно близко к террасе, чтобы слышать музыку, но при этом в укромном уголке, не на виду. Люди подходили, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение, опасливо склонялись, как бы не желая возвышаться над ней, и откланивались, как только позволяли правила приличия. Некоторым Кэролайн благосклонно кивала на прощание, других просто игнорировала. А потом к ней, мило улыбаясь, подошла официантка, предложила взять что-то с подноса.
Она была темноволосая, это я хорошо помню. Совсем молоденькая, наверное, ей даже не было двадцати лет. Мы с Бет приметили ее еще раньше и запомнили, так как с завистью обсуждали ее волосы. Кожа у нее была темно-оливковой, а через плечо девушка перебросила великолепную косу, черную и блестящую, как чернила. Аккуратная, округлая фигурка и аккуратное округлое лицо с темно-карими глазами и высокими скулами. Может, она была испанкой или гречанкой. Бет и я оказались тогда рядом, потому что буквально ходили за ней по пятам. Она так нам нравилась, казалась невероятной красавицей. Но вот Кэролайн увидела девушку, глаза у нее округлились, а челюсть отвисла, так что рот превратился в черную, безгубую дыру. Я была совсем рядом, потому и заметила, что она вся трясется, увидела и тревогу на лице официантки.
– Сорока? – просипела Кэролайн, она с трудом выговорила слово и так шумно дышала, что я подумала, что ослышалась. Но она повторила, уже громче и тверже: – Сорока, это ты?
Официантка затрясла головой и растерянно заулыбалась, но Кэролайн, хрипло крича, схватила ее за руки. Мередит издали, хмуря брови, посмотрела в сторону матери.
– У вас все в порядке, мама? – громко спросила она, но Кэролайн, не обращая на нее внимания, продолжала сверлить глазами черноволосую официантку. На лице старухи застыл ужас.
– Это не можешь быть ты! Ты же умерла! Я знаю… я сама видела, – кричала она.
– Ничего, ничего, – приговаривала девушка, освобождая руки и пятясь.
Мы с Бет смотрели, не отводя глаз, как по щекам Кэролайн покатились слезы.
– Не делай мне зла… прошу тебя, не надо мстить, – прошелестела она.
– Что здесь происходит? – Мередит протиснулась ближе к матери, уставилась на злополучную официантку, которая только трясла головой, не в силах вымолвить ни слова. – Мама, успокойтесь. Что случилось?
– Нет! Сорока… как это возможно? Я была уверена… я не… я не хотела этого… – Кэролайн прижимала трясущиеся пальцы ко рту, ее голос звучал умоляюще. Лицо было таким, точно она увидела призрака. Служанка ушла, извиняясь, улыбаясь смущенно и растерянно. – Сорока… погоди, Сорока, не уходи!
– Ну хватит! Здесь нет никого по имени Сорока! Ради бога, мама, соберитесь, – раздраженно оборвала Мередит ее крики. – В доме гости, – добавила она многозначительно, наклонясь к самому уху Кэролайн. Но прабабушка продолжала искать глазами в толпе черноволосую девушку.
– Сорока! Сорока! – кричала Кэролайн и продолжала плакать. Она схватила Мередит за руку и уставилась на дочь безумными расширенными глазами. – Она вернулась! Не позволяй ей причинить мне зло!
– Хорошо, достаточно. Клиффорд, помоги мне, – резко окликнула Мередит сына. Вдвоем они развернули кресло-коляску и увезли Кэролайн сквозь высокую стеклянную дверь. Она пыталась сопротивляться, помешать им, крутила головой в поисках девушки и все повторяла: Сорока, Сорока. Тогда, в первый и единственный раз на своей памяти я пожалела Кэролайн, так сильно она была напугана и так грустно, невозможно грустно звучал ее голос.
– Сорока, вот как. Странное имя, – говорю я, когда Бет, замолчав, расплетает свою длинную косу и пропускает волосы сквозь пальцы. – Хотела бы я знать, за кого же Кэролайн приняла ту девушку?
– Как знать? Она тогда явно обозналась. Ей ведь было уже больше ста, не забывай.
– Как ты думаешь, а Мередит знала? Она так резко ее оборвала, была так груба с ней!
– Нет. Не знаю, – качает головой Бет. – Мередит всегда была резкой.
– Но в тот вечер она рычала просто ужасно. – Я встаю, ставлю чайник на плиту. Хочется кофе.
– Тебе нужно поискать на чердаке, там куча старых бумаг и фотографий, которые ты так любишь, – говорит Бет с внезапно вспыхнувшим энтузиазмом.
– Да?
– Там должен быть старый бордовый чемодан – я помню, когда мы приезжали на похороны Кэролайн, Мередит складывала в него все, что имело к ней отношение. Мне показалось, она хочет убрать с глаз долой все, что только может напомнить о Кэролайн.
– Этого я не помню. Где же я-то была?
– Тебя оставили в Ридинге у соседей, Ника и Сью. Папа сказал, что ты еще слишком мала, чтобы участвовать в похоронах.
– Обязательно поднимусь и пороюсь в нем. Нам с тобой нужно вместе туда пойти.
– Нет-нет. Меня семейная история никогда не занимала. Но не исключено, что ты сможешь раскопать там что-нибудь интересное, – улыбается Бет.
Я невольно отмечаю, как она воодушевляет меня, уговаривает покопаться в давнем семейном прошлом. Будто стремится отвлечь меня от событий, случившихся относительно недавно.
Ожидание
1902–1903 годы
К концу весны и началу лета Кэролайн немного привыкла к соседству Джо и Сороки и других женщин понка – матери Джо и его овдовевшей сестры Энни. Она не приглашала их больше, но Корин объяснил, что у индианок принято заходить друг к другу в гости и обмениваться подарками. И в самом деле, поначалу понка не раз наносили ей такие визиты, но со временем привыкли и, кажется, потеряли интерес. Кэролайн с замиранием сердца следила за приближением этой троицы к дому, принимала их в страшном напряжении, не зная, как и о чем с ними говорить, что подарить в ответ на принесенные митенки, мед или деревянный черпак с затейливой резьбой. Обычно она давала им деньги, которые Белое Облако принимала со сдержанным достоинством. Кэролайн угощала индианок чаем и не могла дождаться, когда они уйдут, однако, когда визиты прекратились, невольно почувствовала, что не прошла какое-то испытание. Из окна она часто наблюдала за Джо, когда он ходил по ранчо, с любопытством разглядывала его непривычные, странные черты лица, черную гриву волос. На бедре у него висел длинный нож в тисненых кожаных ножнах, и всякий раз, как Кэролайн видела это оружие, по спине у нее пробегал холодок.
