Сказать по правде, я не боялся ни потопа, ни голода. Мои мозги оголодают задолго до этого, и я попросту сдохну от скуки, если что-нибудь не придумаю — что-нибудь особенное, значительное, поинтереснее всей этой рутины.
Вот о чем я думал. Но Джерри, любивший меня всем сердцем, не догадывался, что творится у меня в душе. Он был очень-очень счастлив. Я делал вид, будто улыбаюсь, и ему этого было довольно. Впрочем, как и всем остальным.
Ну или почти всем. Тина все понимала, да и Джейд могла бы догадаться, что я притворяюсь, и не потому, что мы с ней близки — чего нет, того нет, — а просто мы похожи. Я такой же неугомонный, как она. Беспокойный, пустой внутри, жаждущий чего-то большего.
Был и еще один человек, который понимал, что у меня на уме. Клешненогий Джефф, младший брат Джерри. Он спал с нами в одном шалаше. Бремен четырнадцати-пятнадцати от роду, еще даже не новошерсток, странный мальчишка с добрым лицом и огромными глазищами, как у Джерри; но в его взгляде прятался совсем другой мир. Он ковылял за нами с той самой минуты, как я пришел на поляну Красных Огней, но только когда мы почти добрались до Поляны Круга и остановились на краю, ему наконец удалось меня догнать, чтобы поговорить со мной.
— Тебе грустно, да, Джон? — спросил мальчик.
Я лишь пожал плечами и стал ждать, пока меня позовут к Старейшинам. Вместе со мной стояла и ждала добрая половина Семьи.
* * *
Они сидели рядышком на краю Поляны Круга, привалившись спиной к старому белосвету, — Джела, Митч и Ступ, похожие на три пустых кожаных мешка. Чтобы Старейшины не обожглись, ствол обмотали шкурой шерстяка и обложили несколькими слоями коры. Как обычно, вокруг этой троицы суетились женщины: подавали то еду, то накидки, то миски с водой.
Возле Старейшин лежало выдолбленное изнутри бревно, в котором они хранили Памятки: кто-то открыл его и достал Модели Небесных Лодок, которые якобы сделал сам Томми Шнайдер, наш общий отец: огромный звездолет «Непокорный», маленький Посадочный Апарат и Полицейский Апарат, на котором Анджела и Майкл погнались за «Непокорным», когда Томми, Диксон и Мехмет попытались угнать его. Сейчас три Модели лежали у ног Старейшин, темные и блестящие от шерстячьего жира, которым их натирали из поколения в поколение, чтобы старое дерево не трескалось и не рассыхалось.
Но Модели надоели Старейшинам, и сейчас они о чем-то спорили, а Каролина Бруклин, Глава Семьи, высокая седая старуха, сидела рядом с ними на корточках и старалась их успокоить.
— Очередная Гадафщина наступает через триста шестьдесят пять дней после предыдущей, — утверждал старый Митч.
— Без тебя знаю, старый дурак, — огрызалась дряхлая Джела. — Всем это прекрасно известно. Я о другом — если, конечно, ты вообще меня слушаешь: ты неправильно считаешь дни.
— Я уверена, мы сможем договориться, — мурлыкала Каролина.
— Все я правильно считаю, старая ты засоня, — не сдавался Митч. — Это твой счет отстает, потому что твое жирное сердце бьется слишком медленно и ты все время дрыхнешь.
— Она-то отстает, — поддакнул согбенный Ступ, — но и ты тоже, Митч. Причем на много-много дней.
— Неправда, — возразил Митч, — это у тебя сердце бьется слишком быстро. И всю жизнь так. И вообще, я самый старый из Старейшин, и вы должны меня слушаться. Мне сто двадцать лет, я ближе всех к началу, а это значит, что мои бдни — настоящие дни, такие же, как на Земле.
— Не пори чепухи, — фыркнула толстуха Джела, — ты чокнутый старый…
Тут Каролина взяла Джелу за руку.
— А вот и он, — произнесла Глава Семьи тем особенным тоном, которым все разговаривают со Старейшинами: почтительно, но при этом снисходительно, как с маленькими детьми. — Вот и он: юный Джон Красносвет, который убил леопарда. А с ним, похоже, большая часть группы Красносветов и многие другие.
Трое Старейшин уставились на нас слепыми-преслепыми глазами. Трудно дожить до возраста Старого Роджера и не потерять зрение, а он был бремен на сорок-пятьдесят моложе любого из этой троицы.
— Здравствуйте, Старейшины, — поздоровался я.
Каролина жестом велела мне подойти.
— И леопарда захватите, — добавила она. — Поднесите его поближе. Ничего себе! Вы только посмотрите!
Я неохотно опустился на корточки перед тремя Старейшинами. Они протянули ко мне тощие трясущиеся руки. Я подполз поближе, зная, что от меня требуется, и направил их костлявые старые ладони, чтобы троица могла ощупать мое лицо, волосы, плечи. Они тыкали в меня пальцами и щипали так, словно я был не человеком, а какой-то вещью.
— Говоришь, Джон Красносвет? — уточнил Ступ. — Чей ты, мальчик? Кто твоя бабушка?
— Да, малыш, выкладывай. Кто ты? — недовольно поддакнул старый Митч.
— Мать моей матери звали Звездой.
— Никогда о ней не слышала, — заметила Джела, которую назвали в честь первой Джелы, Анджелы, нашей общей праматери. — А ее мать как звали?
— Мать Звезды звали Хелен.
Я перевел взгляд на Модели, которые лежали у ног Старейшин. «Непокорный» — трубка, утыканная длинными шипами. Настоящий был куда длинней Большого озера, сто пятьдесят с лишним ярдов, и настолько широкий, что в него помещался Посадочный Апарат. Когда «Непокорный» взлетал с Земли, эти длинные шипы загорались багровым пламенем, а потом Единая Сила открывала Дыру в небе и пропускала «Непокорного» с одного конца Звездоворота на другой. Все равно что перепрыгнуть Большое озеро, не коснувшись воды.
— Хелен Красносвет? — хрипло захихикал Ступ. — Как же, помню эту нахалку. Пару раз мы с ней переспали. Отлично позабавились. Она еще жива?
— Нет, Старейшины. Сгорела от рака четыре-пять бремен… То есть четыре-пять лет назад.
— Четыре-пять бремен не то же самое, что четыре-пять лет, — пробормотал старый Митч и залепил мне слабую пощечину. Больно не было, но я готов побиться об заклад, что у старого хрыча просто не хватило сил. — Считать надо в годах, как подобает всем истинным детям Земли. Не забывай об этом, молодой человек.
— Так где же леопард? — спросил Ступ, и все трое убрали от меня руки и жадно уставились невидящими глазами в пространство.
— Пусть мальчишка пока почтит память предков, — велели Старейшины, как будто меня тут не было. — Пусть поприветствует Круг, а мы пока займемся леопардом.
Я вышел на середину поляны, где был выложен Круг Камней: тридцать шесть круглых белых булыжников величиной с голову младенца составляли кольцо диаметром тридцать футов — как обозначение места, куда в свое время приземлился Посадочный Апарат. Пять камней в центре Круга символизировали Томми с Анджелой, наших общих предков, и Трех Спутников, которые попытались вернуться на Землю. К Кругу было запрещено подходить ближе чем на два ярда. Некоторые даже говорили, что тот, кто тронет камни или зайдет внутрь Круга против воли Совета и Старейшин, в тот же день умрет во сне. Я в это не верил, но правила помнил, поэтому остановился в трех ярдах от Круга и, как требовалось, чуть-чуть наклонил голову в сторону пяти камней посередине.
