Эти камни были центром мира. Все знали, что мы должны оставаться здесь, в Семье, в группах, скученных возле Круга, потому что именно тут нас будут искать земляне, когда прилетят за нами.
Когда же я, засвидетельствовав почтение камням, направился прочь, мне в голову вдруг пришла мысль: «Если они пересекут небо и найдут дорогу сквозь Звездоворот, — сказал я себе, — то наверняка поищут нас и чуть дальше, если не обнаружат здесь».
Я испугался этой мысли, как ребенок, который забрел в дебри и на мгновение забыл, как идти обратно.
* * *
В конце дня мы с остальными Красными Огнями плотно поужинали у себя в группе, и когда я наконец улегся в шалаше с Джерри и Джеффом, сон долго не шел ко мне. Сердце леопарда тяжелым-претяжелым камнем лежало в моем желудке. Эхо жизни убитого зверя раскатами звучало у меня в мозгу, дразня обманчивым напевом, как чернота, мелькавшая за немигающими огоньками моих собственных мыслей. Каждые пару минут зверь снова вставал передо мной, готовый к прыжку. И каждые пару минут я снова бросал в него копье.
4
Митч Лондон
Когда этот парнишка, Джон, убрался восвояси со своим леопардом, Ступ и Джела тут же заснули, старые засони. Ни дать ни взять, живые трупы. Я же был не в духе и никак не мог успокоиться. Этот новошерсток, Красносвет, вывел меня из терпения. Он притворялся, будто уважает нас, поскольку мы Старейшины, да и Каролина и прочие следят, чтобы все выказывали нам почтение, но мы ему не нравились, и гаденыш дал это понять яснее ясного.
Считается, что молодым мы должны быть интересны. Что все они хотят узнать то, что известно лишь Старейшинам. Но этим глупым соплякам ничего не надо. Им дела нет до того, что хранится в наших старых слепых морщинистых головах, — даже до истории собственной Семьи.
Чертов Красносвет. Но он уже ушел, и я не мог на него наорать, поэтому я сорвался на женщин и закричал, чтобы они убрали звездолет и Апараты.
— Если оставить их тут, кто-нибудь непременно на них наступит и сломает. Я вам тысячу раз говорил.
— Как скажешь, Митч, дорогой, мы сейчас все уберем, — сюсюкали они, точно с малым ребенком, а не с самым старым членом Семьи. — Джела и Ступ уже спят. Может, тебе тоже подремать?
— Что-то не хочется.
— А чего тебе хочется, милый? Что же нам с тобой делать?
— Достаньте мне Модели Земли, — велел я. — Хочу убедиться, что за ними ухаживают как надо. А то в прошлый раз какой-то идиот оставил их под дождем.
— Они уже высохли. Мы нашли для них чудесное новое бревнышко, помнишь? Прекрасное, сухое бревно. А на конец бревна Джеффо Лондон смастерил отличную крышку и промазал жиром.
— Этот одноногий придурок? Он, поди, и сломал Модели, когда запихивал их своими неуклюжими руками обратно в бревно.
— О, да мы не в духе! А, Митч?
Женщины принесли Дом и сунули мне в руки, чтобы я ощупал его забавные углы и гладкие липкие стены, дверь и дырочки, которые Томми называли «ох-на». Я поднес дом к носу и вдохнул запах пота и сала, не выветрившийся с тех давних пор, когда никого из ныне живущих еще на свете не было.
Правда, сейчас я уже почти ничего не чувствовал. Я потерял не только зрение. У меня отказали вообще все чувства.
— Цел-целехонек, — я отдал Дом обратно женщинам. — Смотрите, не уроните, как та идиотка несколько лет назад. Помните, этот Дом еще Томми сделал, до того как ослеп, так что обращайтесь с моделью бережно. Анджела помогала Томми резать кору, полировать и клеить. Этот Дом старше меня. Его смастерили еще до моего рождения.
— Старше тебя, Митч? — щебетали женщины, словно я был младенцем. — Вот это да! Сколько же ему лет?
— А теперь дайте Самолет. Да пошевеливайтесь!
Я ощупал длинные плоские крылья Самолета и два жестких двигателя под ними.
— Аккуратнее с двигателями, — велел я, протягивая Самолет обратно. — Их постоянно отламывают всякие недотепы косорукие, которые не умеют правильно обращаться со старинными вещами.
— Не волнуйся, Митч, мы будем осторожны-преосторожны. Вот тебе Машина. Держишь? Не уронишь?
— Разумеется, держу. Ради имен Майкла, хватит уже надо мной квохтать.
Машина мне нравилась больше всего, причем с самого детства. Потому что у нее вращались колеса. Мне нравилось брать Машину в руки и катать ее по ладони. И рычать при этом: «Брррм-брррм-бррррм».
— Расскажи нам, что говорил Томми, когда играл с Машиной, и какой звук при этом издавал.
— Я слишком стар для дурацких детских игр.
— Ну Митч, ну пожалуйста! Тебе же самому нравится рассказывать. Покажи нам, как Машина ездила по земле. А потом, глядишь, и в сон потянет.
— Ну хорошо, только отстаньте. Дайте мне сюда Дом.
Я взял Дом и поставил его перед собой. Перед Домом колесами на землю положил Машину. Ощупал ее, покатал туда-сюда, чтобы почувствовать, как плавно движется она на колесах. Томми с Анджелой вырезали их из коры, обточили, отполировали о камень и приклеили на концы двух прямых палочек.
— Ну… — начал я, но тут у меня запершило в горле, и я согнулся пополам от кашля.
— Ну… — повторил я.
— Митч, — перебила одна из женщин, — кругляшки…
Я и ухом не повел.
— Как я и говорил, про эту машину мне рассказывал сам Томми. Он тогда уже состарился, ослеп, совсем как я сейчас, и очень тосковал, потому что Анджела умерла, а он винил себя в ее смерти, и все его дети тоже винили его. В конце концов он покончил с собой. Но иногда ему нравилось болтать с нами, малышней. Наверно, потому, что мы были добрее к нему, чем взрослые. И он нам рассказывал… Он нам рассказывал…
Я осекся и закашлялся.
— Митч, — снова подала голос эта надоеда, — я хотела…
— Сиськи Джелы, хватит меня перебивать!
Женщина заткнулась.
— Томми мне рассказывал, что на Земле, если им было нужно куда-то, они не ходили пешком, как мы тут.
Я замолчал, стараясь вспомнить, что именно говорил Томми, но вместо этого вспомнил кое-что другое. А именно, что я был первым ребенком в Семье, чье лицо напоминало морду летучей мыши, и другие дети дразнили меня, но Томми меня любил. Он объяснил, что у его тетушки на Земле было точно такое же лицо, и мне не из-за чего расстраиваться. Дескать, это всего-навсего «заячья губа». Слово мне понравилось, но когда я рассказал об этом остальным детям, они подняли меня на смех: мол, неизвестно, что такое «заяц», а у меня рыло как у летучей мыши.
При мысли об этом мне стало грустно-прегрустно.
— На Земле, — продолжил я немного погодя, — шалаши строят не из коры, как мы. Стены у их шалашей огромные, как скалы, в пять-шесть раз выше человеческого роста, а то и больше. — Я потрогал жирную крышу Дома. — А внутри шалашей устроены другие шалаши, они называются «комнаты». Некоторые комнаты находятся одна над другой, а между ними — твердая земля, которую называют «пол». В комнатах стоят тили-визоры: они показывают движущиеся картинки событий, которые происходят где-то далеко. А чтобы приготовить мясо, не надо даже разжигать костер. У землян есть жесткие коробки из белого металла; внутри они всегда горячие из-за искричества, так что можно просто засунуть пищу внутрь, и она испечется.
