– Скажите мне, Павел Андреевич, в каких вы отношениях с Геннадием Васильевичем Копытиным?
Удивительно, но Курочкин даже не вздрогнул, не бросил быстрого взгляда на полковника. Он вообще никак не отреагировал на этот вопрос. Если бы Курочкин сразу сказал, что не знает ни о каком Копытине, Гуров почти бы ему поверил. Но Курочкин не спросил, а промолчал. Это был серьезный прокол с его стороны. Только сыщик с таким стажем, как у полковника Гурова, мог оценить это молчание по достоинству. Детектор лжи не дал бы лучшего результата!
– Бросьте, – усмехнулся Гуров. – Вы напрасно играете в молчанку. То, что Копытин бывал у вас в музее, и не только у вас, подтвердить могут многие. Половина сотрудников. И то, что он с вами в вашем кабинете не раз чаи распивал, тоже легко подтвердить.
Курочкин снова промолчал. Говорить ему или не говорить об убийстве Копытина, размышлял Гуров. Нет, решил он, этим фактом его к откровению сейчас не подтолкнуть. Его самого пытались убить, а уж впечатления от смерти другого явно не так ярки, как впечатления от своей, которой ты чудом избежал. Ладно, пусть пока помается здесь. Мы сейчас кое-что проверим и без него.
Подойдя к двери, Гуров открыл ее, позвал охранника и велел увести Курочкина. Когда они отдалились на приличное расстояние в конец коридора, Гуров окликнул охранника, топтавшегося рядом с осужденным, мывшим полы в коридоре.
– У вас в комнате для допросов грязища! – разыграл возмущение Гуров. – У меня сейчас еще один допрос, а у вас там свинарник. Пусть этот задохлик помоет там полы!
Охранник с готовностью закивал, что-то проворчал мужичку в тюремной робе, и тот, подхватив швабру и ведро, потрусил в сторону Гурова. Подойдя ближе, заключенный пару раз бросил взгляд на Гурова, вежливо произнес привычное и обязательное: «Здравствуйте, гражданин начальник» – и прошмыгнул в комнату. Гуров еще раз огляделся по сторонам и вошел следом. Дверь со стуком закрылась.
Заключенный испуганно обернулся. Да, этот тоже в страхе живет, подумал сыщик. Сами они вокруг себя и сами себе гадят, а потом боятся, потом живут в постоянном страхе. И ведь знают, что нельзя, знают, что нарушают закон, так нет, гадят и боятся возмездия. Не знал бы, что ученые уже докопались до пристрастия к преступлениям на хромосомном уровне, продолжал бы удивляться.
– Ну здравствуй, Свистун, – сказал Гуров, сложив руки на груди и уперевшись плечом в дверной косяк. – Как поживаешь?
– Здрасте, Лев Иваныч. – Уголовник подобострастно поклонился. – А я вас сразу узнал. Как вы по коридору еще шли.
– Ну, раз узнал, значит, понимаешь, зачем я тебя позвал.
– Ага! – обрадованно закивал уголовник. – Полы вот велели тут помыть.
– Помоешь потом, – кивнул сыщик. – Для конспирации. А пока расскажи мне, что за фокус сегодня ночью провернуть пытались в 36-й камере.
– Так там же, Лев Иванович, подследственные сидят, а я вроде как осужденный, мне с ними по внутреннему распорядку…
– Заткнись, Свистун, – поморщился Гуров. – Я тебя устал слушать еще в прошлом году. Кто это тебе такую точную кличку прилепил? Свистун, ты свистун и есть. Лучше бы я тебя тогда пристрелил при попытке к бегству.
– Че это вы, Лев Иваныч? – Свистун даже чуть присел на подогнувшихся ногах. – Зачем такое говорите?
– Я ведь могу и не говорить. Могу молча сдать тебя твоим подельникам. Думаешь, мы по доброте душевной тебя в колонию не отправили?
– Я это, – с готовностью заговорил Свистун, – про то дело могу сказать одно. Что маляву на него получили, на этого… Не знаю уж, как его зовут. И палача подсадили. Вы ж, Лев Иваныч, знаете, как такие делишки обделываются. Пришел парнишка с зоны, повязанный. Проходит месяц, два. Его находят братки, предъявляют, значит, по полной, а потом заданьице. Сесть в СИЗО и замочить того, на кого укажут. И себя, значит, чтобы ментам, простите, не сдать заказчика. Он мелочовку совершает, склонность к бегам демонстрирует, его хлоп следак и арестовывает…
– Знаю я все это, – оборвал словоохотливого уголовника Гуров. – От кого заказ, по какому делу?
– Этого даже смотрящий в камере не знает, – развел руками Свистун. – Как на духу, Лев Иваныч!
– А кто там в 36-й камере смотрит?
– Там этот… Ваха Большой!
– Вахтанг Горидзе?
Свистун пожал плечами, давая понять, что, кроме клички, он ничего не знает. Как его там зовут по паспорту, в воровской среде никому не интересно.
– Ладно, помой тут полы, чтобы вопросов к тебе не было.
Гуров вышел из комнаты и отправился искать местного оперативника. Контролеры сказали, что видели капитана Васильченко, когда он входил в медицинский блок. Старшего оперуполномоченного Гуров нашел за чаем в кабинете старшей медсестры, приятной молодой женщины в обтягивающем халатике с глубоким вырезом. Васильченко, уже знавший, кто такой Гуров, поспешно вскочил со стула.
– Пардон, мадам, – хмыкнул Гуров в сторону женщины и кивнул Васильченко, чтобы тот шел за ним.
– Слушаю, товарищ полковник, – откашлявшись, изрек капитан, когда они вышли в холл медицинской части.
– Нравится? – Гуров подмигнул и кивнул в сторону кабинета.
– Приятная женщина, – осклабился оперативник и тут же согнал с лица улыбку, увидев холодные глаза полковника.
– А работать здесь, погоны носить вам нравится? – уже иным тоном спросил Гуров. – В рабочее время, даже не в обеденный перерыв, устраиваете себе посиделки в дамском обществе. А должны землю носом рыть! У вас ЧП в камере. У вас в камеру попадают записки к подследственным. У вас в камеры передают заточки. У вас подследственный имел при себе ампулу с ядом. У вас подследственного пытались убить. Умышленно, по заказу.
– Я установлю, откуда в камеру попали…
– Вы хоть знаете, как проводится проверка передаваемых сюда посылок для подследственных:
– Так точно! – с каменным лицом исправного служаки ответил Васильченко. – В соответствии с приказом № 189 от 14.11.2005 г. «Об утверждении правил внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы». Хлебобулочные изделия разрезаются на части. Жидкие продукты переливаются в подменную посуду. Консервы вскрываются и перекладываются в пластиковые контейнеры. Рыба разрезается на части. Сыры, сало, колбасные и мясные изделия разрезаются на куски. Сыпучие продукты пересыпаются. Пачки сигарет и папирос вскрываются, сигареты и папиросы ломаются представителем администрации. Конфеты принимаются без оберток, разрезаются на части.
– Молодец, – похвалил Гуров презрительно. – Выучил. Еще бы неплохо следить за тем, что все это выполняется. Значит, так, капитан. Перетрясти всех обитателей 36-й. Хоть наизнанку выверни, но без нарушения закона. Мне нужно знать, от кого поступила малява с воли. Может знать Ваха Большой, который тоже сидит в 36-й. Кстати, он за какие грехи сюда попал?
– Не знаю… Я уточню, товарищ полковник!
