– Ну что, закончили?
– Закончил, товарищ полковник, – ответил не очень пожилой, но уже седоволосый эксперт.
– И что мы имеем?
Эксперт поднял с пола и положил на табуретку рядом с собой какой-то предмет. Гуров подошел и увидел, что это обычный гвоздь «двухсотка». Только его каким-то непостижимым образом умудрились тут заточить. Заточен он был так, что его острый конец напоминал больше шило. Очень плавный переход от общей толщины до иглоподобной на конце.
– Долго его готовили, – догадался Гуров. – Где-то во время хозяйственных работ о кирпичи затачивали. Месяца два работали.
– Да. Видимо, готовились не к этому убийству, а просто про запас держали. Явно заказное дело. Хотели вашего Курочкина убить. Классика – гвоздем в ухо, а потом кто там разбираться будет.
– Здесь вам не колония, здесь разбираться обязательно стали бы. Не на это расчет. Это смертник. Или проигрался в пух, или за какую-то провинность перешел в категорию быков, а потом палачей. Он отравился, я так понимаю?
– Потом скажем точнее, – кивнул эксперт, – но по некоторым признакам можно судить, что это цианистый калий.
– Запах горького миндаля?
– Да, улавливается сразу, как только я ему открыл рот. И осколки ампулы между зубами.
– Он все равно покончил бы с собой, – согласился Гуров, глядя на мертвеца. – Теперь концы в воду. Кто послал, почему ему хотели заткнуть рот.
– Я вам больше не нужен, товарищ полковник? – Эксперт встал с чемоданчиком в руке.
– Нет, спасибо. Заключение я прошу вас продублировать к нам на Житную.
– Слушаюсь, – кивнул эксперт и вышел из камеры.
Следом вошел один из контролеров со свежей царапиной на щеке. Наверное, один из тех, кто принимал участие в ликвидации конфликта.
– Товарищ полковник, Курочкин доставлен в комнату для допросов.
– Вы здесь были, когда все случилось? – спросил Гуров, кивнул в глубь камеры.
– Так точно. Фактически я первый и ворвался, когда тут все загрохотало и когда этот вопить начал.
– Что увидели? Нарисуйте мне быстро картинку.
Контролер вошел в камеру, осмотрелся, потом поднял лицо вверх и заговорил с монотонностью автомата:
– Врубили полное освещение, открыли дверь. Подали в соответствии с инструкцией команду отойти к стене. Дожидаться выполнения команды не стали, налицо была опасность жизни одного человека. Четыре человека в пространстве перед кроватями. Двое в первом проходе между кроватями от двери. Остальные шесть по кроватям, но не лежат, а сидят. Беспорядок, говорящий о произошедшей борьбе.
– Все? А этот? – Гуров кивнул на тело.
– Виноват. Этот выскочил и попытался прорваться к Курочкину, но мы были уже рядом. Он понял, что не сможет, отбежал к параше, что-то сунул в рот и склеил ласты.
– Что? – Гуров обернулся к контролеру. Тот смутился и поправился:
– И умер он. Отравился.
– Что-то из разговоров, выкриков было понятно о причине конфликта?
– Нет, все замолчали после нашего появления. Только вот этот орал у параши. Но это обычная уголовная хрень.
– Что в вашем понимании означает обычная уголовная хрень? – терпеливо спросил Гуров.
– Психовал он. На публику работал. Или сам себя распалял, чтобы не страшно было умирать. Короче, всем на психику давил. Мол, ментяры, волки позорные, легавые, всех порежем, вечная воля и все такое.
Гуров отправился допрашивать Курочкина с одной-единственной целью. Он хотел понять, а настолько научный сотрудник музея перепуган, чтобы начать давать показания. Или он все еще в ступоре? И снова не разожмет рта? Идя по коридору, сыщик обратил внимание на сутулую фигуру в тюремной робе, которая ширкала тряпкой на длинной швабре по полу. Надзирал за ним здоровенный охранник с дубинкой на поясе. Увидев Гурова, о котором он, видимо, знал, что тот полковник из МВД, охранник убрал изо рта спичку и встал прямо.
Но Гурова заинтересовал больше заключенный. Видимо, из тех, кто отбывал срок здесь в отряде хозяйственного обслуживания. Лицо было знакомое. Серое, все в глубоких оспинах и маленькие подленькие глазки. Гуров вспомнил его. Да, в прошлом, кажется, году они разрабатывали группу насильников. И случайно в Сети попал вот этот гаденький тип. Он не имел отношения ни к той преступной группе, ни к изнасилованиям. Точнее, его задержали при попытке изнасилования. Или грубого приставания к девушке.
Да, он был сильно обкурен тогда, вспомнил Гуров. Пристал к девушке на улице, распалился, потащил ее, она стала отбиваться, подоспели ребята из ППС, а в карманах этого урода было золотых украшений на полтора миллиона. С бирками салона-магазина. Судья просто пожалел этого дебила, который был в деле ограбления ювелирного магазина простой шестеркой. И попался он в то время, когда нес часть краденого в тайник. Он, конечно, всех сдал, но в колонию его не отправили. Там ему жить было от силы пару дней. На ремни порезали бы.
Гуров вошел в комнату допросов и знаком разрешил охраннику выйти. Худой, всклокоченный Курочкин в мятом спортивном костюме вздрогнул, но головы на вошедшего не поднял. Плохой признак, подумал сыщик. Когда ждут, когда хотят контакта, тогда ищут глаза следователя или оперативника. А тут чистая замкнутость. Ладно, время терпит.
– Здравствуйте, Павел Андреевич, – сказал Гуров, проходя к столу и усаживаясь на стул, привинченный к полу. – О здоровье и самочувствии спрашивать не буду. Все знаю и так. И приехал я по поводу этого ночного инцидента в камере.
– Ничего себе инцидент… – усмехнулся Курочкин и дернул нервно головой.
– Кто он? – резко спросил Гуров.
– Кто? – наигранно ухмыляясь, спросил Курочкин.
– Тот человек, который пытался вас ночью убить?
– А он пытался меня убить? – снова задал вопрос Курочкин, но тут же маска наигранности слетела с его лица. Он опустил голову, поднял руки и закрыл ими лицо. Руки у него дрожали, как у алкоголика.
Гуров ждал, когда закончится эта пляска мышц рук и лица Курочкина. Напуган, это очевидно. Но какая реакция на страх у его мозга? Кто-то от страха ищет выход, а кто-то замыкается, падает, так сказать, на дно окопа. И не поднять его оттуда.
– Человек, который кинулся на вас ночью, покончил жизнь самоубийством. Его кто-то обеспечил ядом, очень эффективным для таких случаев. Убивает мгновенно. И орудием убийства его тоже обеспечили. У него был с собой гвоздь длиной 20 сантиметров. Это строительный гвоздь, в СИЗО такими гвоздями ничего не прибивали, и здесь его не найти. Ему гвоздь передали. Уже готовый, очень хорошо заточенный, чтобы он через ухо легко входил в мозг.
Курочкина трясло, но он упрямо молчал. Трус или дурак, думал Гуров, разглядывая научного сотрудника. А может, он много знает, хорошо понимает ситуацию и его молчание – просто хороший расчет? Для расчетливого человека он слишком боится. И для труса он слишком хорошо осведомлен. Значит, если трус, то ничего не знает. Неужели мы с ним время тратим зря?
