– А о чем они говорили, что обсуждали?
– Вот не могу сказать, Лев Иваныч! – развел руками Семенов. – Честно! Что-то бубнили они. А о чем? Не прислушивался. Я ж не знал, что вам интересно будет.
Гуров еще с полчаса пытался наводящими вопросами вытащить из памяти агента информацию, которая там, возможно, была. Но больше ничего полезного он от Семенова за эту ночь так и не узнал.
Сергей Голубев принял стройку в пятницу. Высокий, сутулый, с хмурым лицом, он выглядел постоянно недовольным. Но те рабочие и мастера, кто знал Голубева по работе, относились к нему тепло и с уважением. Сергей вырос в этой строительной организации из простых подсобных рабочих до прораба за восемь лет, успев окончить строительный факультет. Парень он был дотошный, все виды работ знал собственными руками, а не в теории. Да и начальником он был справедливым, хотя и строгим.
В понедельник Голубев приехал на свою площадку в Горчакове поздно. Припарковав свою «Ниву» возле прорабского вагончика, он недовольно посмотрел на неподвижно замерший экскаватор. 12-метровая «рука» с ковшом уныло уперлась в землю, нетронутый фасад старой двухэтажной постройки ехидно щерился облупившейся штукатуркой и сгнившим наполовину кирпичом под скатом крыши.
Работа откровенно стояла, хотя демонтаж именно этой старой купеческой двухэтажки должен был начаться в субботу после обеда. Так значилось в графике проведения работ. Голубев поморщился и поежился плечами. Чувствовал он себя неуютно, потому что и его вины в этом не было и в то же время он обязан отвечать за все происходящее на площадке. А он и в пятницу, и в субботу, и даже вечера, в воскресенье, сдавал другой участок, откуда его перевели сюда. И руководство знало об этом, но спросят с него все равно полноценно!
– Михалыч! – позвал Голубев мастера, который торчал за спиной рабочего, возившегося с компрессорной станцией.
– А, Сергей Владимирович! – Мастер выбросил окурок и поспешил к прорабу. – Наконец-то. А у нас компрессор барахлит с самого утра. Измучились – пять минут работаем, полчаса стоим. Списывать его надо, что мы с ним…
– Михалыч! – Голубев остановил мастера на полуслове и многозначительно показал пальцем на простаивающий экскаватор. – Это что? И почему дом еще не завалили? В два часа «КамАЗы» начнут приходить, хлам с площадки вывозить, а у тебя конь не валялся.
– Сергей, там… хреновина такая, – уже тише заговорил мастер и виновато отвел глаза. – Там кровь на стене.
– Что? – Голубев опешил и остановился как вкопанный. – Какая еще кровь?
– Ну помнишь, рассказывали, что у нас с прошлым домом было, когда Борисова сняли? Надписи всякие. Опять началось. И сторожа ночью пугали. Корнеев побежал в контору заявление писать на увольнение. Староват я, говорит, с хулиганами бодаться. Боится, что подопрут дверь и подожгут.
– Полицию вызвать надо было!
– Провод телефонный перерезали. Да и не хулиганы это… наверное.
– Черт! – Голубев чуть не выругался покрепче, хотя сам не особенно любил, когда матерятся по делу и без дела. – Что за надпись, показывай! Надпись вам мешает работу начать. К объяснительной о срыве графика я надписи ваши буду прикладывать? Завалили стену, и нет ваших надписей. И не узнает никто, что она была.
Торопливо шагая с мастером к крайнему дому, Голубев понял, что он слишком много говорит и откровенно суетится. То ли предчувствие нехорошее, то ли уставать стал от такой нервной работы. Рано уставать. Люди всю жизнь на стройке работают, а он всего восемь лет. Хотя работать руками – это одно, а руководить работами – это совсем другое.
На ходу Голубев махнул рукой экскаваторщику, курившему с другими рабочими у края нового котлована, и сурово потыкал пальцами в сторону его простаивающего механизма. Подъезд старого дома встретил их с мастером запахом сырости, грязи и мышей. Когда-то, как рассказывал кто-то из старых рабочих, это были первые большие дома в Горчакове, обычном подмосковном селе. Строил их кто-то из местных купцов и сдавал комнаты внаем.
Хмурый Голубев поднялся на второй этаж и сразу уперся взглядом в зловещего вида надпись, сделанную чем-то красным, удивительно похожим на настоящую кровь. С потеками.
Коснешься ты – и смерть коснется тебя!
Чувствуешь ее ледяную костлявую руку???
Голубева невольно передернуло от этих слов. Почему-то его особенно впечатлили сразу три вопросительных знака в конце фразы. Прораб нахмурился еще больше и стал смотреть по сторонам, чтобы сбросить неприятный и давящий на психику эффект. Да, зря он так на ребят своих взъелся. Действительно эффект есть. Кто же хулиганит тут так? Сатанисты какие-нибудь.
Надо было оставаться на высоте и своим поведением, своей реакцией восстановить позитивный настрой на площадке. Это Голубев понимал, знал из теории управления и собственного опыта. Он заставил себя подойти к стене с надписью. Черт, а ведь это и в самом деле кровь. Вид настоящей крови Сергей Голубев запомнил на всю жизнь после прошлогоднего случая, когда на одной из площадок при нем сильно поранился рабочий и потерял много крови. Парня спасли, но в памяти осталось кровавое пятно на стене, куда его отбросило, когда лопнул стальной трос подъемника, стегнувший рабочего как хлыстом.
Голубев взял себя в руки и с видимым хладнокровием потрогал пальцем жирный потек под словом «смерть». Кровь… нет сомнений.
– Сторожей наших гнать надо в три шеи или наказывать! – раздался голос мастера из крайней комнаты.
Голубев насторожился. Еще, что ли, неприятность какая? Он повернулся и решительно вошел в комнату. Двери на петлях не было, облезлые обои и обнажившаяся дранка на потолке представляли собой унылое зрелище. Мастер стоял и пинал ногой бруски от разобранного паркета. Вскрыт был большой участок пола, а сам паркет валялся разбросанный по всей комнате. Такое ощущение, что его поддевали ломиком или гвоздодером и тут же бросали. Зачем? Старый, рассохшийся, истертый на рабочей поверхности. Он абсолютно уже непригоден для повторного использования. Можно срезать верхний слой с раковинами фрезой, но тогда брус станет почти вдвое тоньше. Толку от него никакого, полотно не будет держать жесткость и станет коробиться.
– Кому-то заняться было нечем? – проворчал Голубев, тоже пнув один из брусков ногой.
– Да, кто-то взломал на дрова, – уверенно заявил мастер. – Он же дубовый, горит хорошо, много жару. Это из местных кто-то для печки или камина. А сторожа проворонили. Пьют, козлы, не следят.
– Отравишься, – с сомнением сказал Голубев, поднимая один из брусков. – Ты погляди, сколько на нем мастики, аж пропитался весь. И сколько слоев лака накладывали… лет двадцать, наверное.
– А на хрена ж тогда? – задумчиво произнес мастер.
– Вот и я о том, – бросив брусок, проворчал Голубев. – Давай поднимать народ! И так все сроки уже сорвали…
Вечером, когда последние рабочие, переодевшись, потянулись через въездные ворота к автобусной остановке да к своим машинам, Голубев вошел в сторожку. Сторож в старом ватнике мел полы, ворча себе под нос.
