На отдаленном поле, на границе дубов и дюн, он увидел пасущегося в тени оленя. Он знал, что с расстояния в триста ярдов может сразить его одним винтовочным выстрелом. Он сумел бы учесть дальность и превышение и сделать поправку на восточный ветер. Каким-то шестым чувством он угадал бы, собирается ли животное сделать шаг или будет стоять на месте. Но, даже будь у него винтовка, он не сделал бы этого заманчивого выстрела, ибо все свои навыки в стрельбе он применял для убийства людей и больше никогда не хотел брать в руки винтовку.
Накануне вечером между деревьями в изобилии сновали светлячки, мигая в темноте, пересекаясь над головами, как будто пытались спрятаться, маскируясь под звезды, и на расстоянии их полеты напоминали следы от падений метеоритов. Теперь, когда светило и грело солнце, поля казались твердыми и неизменными, вестибулярный аппарат успокоился и вернул ему ощущение силы тяжести, прибой внутри наконец затих, а грезы выгорели в ярких лучах дневного солнца. В этом спокойном месте красота, традиции и богатство были подобны дамбам Голландии, защищающим от наступления моря. Окруженный великолепной тишиной полей, он едва не засыпал.
И тут с востока с внезапностью пистолетного выстрела на него с ревом спикировал ярко раскрашенный моноплан, пролетев в шести футах над землей так ровно, словно шел над взлетно-посадочной полосой, проложенной точно вдоль рядов посадок. Сразу за садом, менее чем в пятидесяти футах, этот самолет, яично-желтый с кроваво-красной отделкой, пронесся размытым пятном над изгородью, и от шума двигателя зазвенели оконные стекла в доме Хейлов, а в груди у Гарри что-то завибрировало. Кэтрин распахнула окно ванной и выглянула, но ничего не успела увидеть.
Затем самолет вернулся с другой стороны, по-прежнему летя поразительно низко над землей. Опрыскав поля аэрозолем, он закрыл сопла, на мгновение стал виден отчетливо и, едва не врезавшись в дюны, поднялся, развернулся и полетел обратно, снова снизившись, грохоча и распыляя химикаты. Кэтрин прикрыла створку окна, а Гарри встал, провожая самолет взглядом до конца поля и с нетерпением ожидая его возвращения.
От прудов стал подниматься туман, укрывая газоны Ферзер-лейн, неподалеку с глухим стуком бился, как метроном, океан, а Гарри перенесся в одиннадцатое июля 1943 года – в разгар лета после триумфальной победы в Северной Африке. Над Средиземноморьем к востоку от Туниса взошло солнце, меняя цвет моря с несвойственного летнему зною яростно-серого сначала на что-то вроде дынно-зеленого, а затем на холодно-голубой. Вдали беззвучно поднимались и садились стремительные, как ласточки, истребители – пикировали над зыбью, поднимались по большим дугам и резко поворачивали. Движение их у Кайруана было бессчетным и безостановочным. Покрывая небо, словно плотный зенитный огонь, британские и американские самолеты всех типов выполняли каждый свою боевую задачу, направляясь на операцию по вторжению на Сицилию или возвращаясь оттуда.
Солнце поднялось, и море стало похожим на холст, покрытый влажной краской и усеянный исчезающими за горизонтом кораблями, переправляющими армейские эшелоны к передовым боевым частям, ведущим бои, которые наэлектризовывали войска, ожидавшие отправки на фронт. Десантнику, находящемуся на сборном пункте, это казалось чудом. Никогда еще не поднималось в небо столько самолетов сразу, они непрерывно перестраивались, чтобы лететь далеко на север, ни разу не столкнувшись, несмотря на тесноту в небе, и никогда еще они не выглядели так внушительно, взлетая с ревущими на полную мощность двигателями. Каждый самолет поднимался, пока не становился бесшумным пятнышком – сначала черным, затем серебристо-белым, затем просто остаточным изображением на сетчатке, а потом вообще ничем. Возвращаясь, они как будто снова возникали из небытия, хотя при приземлении, в отличие от того, что рождается, казались тяжелыми и уставшими.
В тот день десантники отдыхали и снова и снова проверяли снаряжение. Пятьсот четвертый и пятьсот пятый полки 82-й воздушно-десантной дивизии уже вступили в бой с дивизией Германа Геринга на побережье Сицилии севернее Гелы. Битва шла далеко, увидеть ее было невозможно, но можно было почувствовать, как растет и падает напряжение, и, хотя остатки 82-й дивизии, которые держали в резерве в Тунисе, должны были отдыхать, всех охватило возбуждение, как только первые полки отправились на Сицилию. Они ничего не могли с этим поделать.
Ближе к вечеру связной доставил приказы. Между 22:30 и 24:00 их высадят на берег у Гелы в подкрепление войскам, которые уже приземлились и сражаются. Гарри и семеро десантников-следопытов, с которыми он жил в одной палатке, будут сброшены у Понте Оливо, возможно, за линией фронта, если пятьсот четвертый и пятьсот пятый полки не успеют ее прорвать. Все зависело от того, как пойдет сражение в следующие часы. Их задача состояла в том, чтобы оказаться в тылу авангардных частей дивизии Германа Геринга, которые спустились для защиты побережья, отметить на местности зоны приземления для следующих групп, провести разведку местности, обрезать телефонные провода, заменить дорожные знаки и взорвать мосты.
Ожидание трудно само по себе, но еще тяжелее его делали попытки решить, например, что съесть. С этой проблемой никто из них не мог справиться полностью. Взбудораженная атмосфера, естественная тревога и перемежающаяся тошнота на протяжении целого дня говорили о том, что много есть не следует, и возникало искушение вообще отказаться от пищи. Никто не хотел приземляться, тем более бегать и сражаться на полный желудок. С другой стороны, силы их уже оставляли, и за считаные часы на земле они могли иссякнуть гораздо быстрее. Достигнуть нужного равновесия было трудно, отдохнуть по-настоящему невозможно.
Как командиру своего небольшого отряда, офицеру и самому старшему по возрасту, Гарри пришлось взять ответственность на себя. Сам поверив в собственную импровизацию, он тем самым придал уверенности другим. Они пытались поспать, но, даже если бы в палатке не было так жарко, вряд ли им это бы удалось. Их беспокоило, что, когда придется выкладываться полностью, чтобы выжить, они могут сдаться усталости и смерти. Это, в свою очередь, обращало и без того маловероятный сон в несбыточную мечту.
Он сказал им, что не следует ни стараться заснуть, ни беспокоиться из-за отсутствия сна. «Ваша тревога растворится в реве двигателей, – уверял он. – Как только мы оторвемся от земли, больше всего на свете вы будете желать одного – прыгнуть и приземлиться, и, когда покинете самолет, страха уже не будет. За вас будут работать ваши навыки, вы будете двигаться, как никогда не двигались раньше. Будете недоумевать: как я попал оттуда сюда, если не могу этого вспомнить? И не будете чувствовать ни слабости, ни усталости по крайней мере день или два».
Как всегда, они проверили и перепроверили снаряжение: многократно вычищенные и хорошо смазанные карабины, подсумки с боеприпасами, радиостанцию, гранаты, взрывчатку и парашютные ремни. Подсчитали провизию и распределили ее по дням. Открыли вещмешки, чтобы убедиться, что бинты и морфий, которые они в тот день видели там раз двадцать, по-прежнему на месте. И каждый раз, поднимая глаза, они видели самолеты, которые начинали или заканчивали выполнение боевой задачи, медленно кружили далеко над морем, быстро поднимались, резко снижались и, подлетая к аэродрому, закладывали головокружительные виражи.
