Но для них обоих все эти впечатления, восхитительные или изнуряющие, чудесные или обременительные, сметались в сторону, как мысленные декорации, выталкиваемые воображаемыми рабочими сцены, когда они думали о цели своего приезда в Нью-Йорк. Оказавшись вдали от дома и обычного распорядка, они испытывали сомнения. Справятся ли они с этим, должны ли, правильно ли это само по себе и приемлемо ли для них? Их колебаниям противостояла сформированная за годы войны привычка безжалостно и жестко действовать сообща, чтобы дисциплинированно выполнить поставленную задачу, к которой они никогда, ни на секунду не испытывали ни малейшей страсти, зная лишь мрачную решимость сделать то, что надо. Чем больше времени проводили они в одиночестве, тем сильнее их отбрасывало назад, в то умонастроение, в котором они пребывали на войне. Оно росло изнутри и без стыда занимало свое место. А стоило им вновь утвердиться в этом состоянии, они, как и все на Манхэттене, в конце концов занялись делом.
Корнелл, худой, седовласый, морщинистый, с пронизывающим взглядом, спокойно продолжал бороться до конца. Сейчас он был убежден, что они проиграют, но держался, не дрогнув, и первоначальная тревога уступила место уверенности. Долгая жизнь, полная лишений и унижений, научила его, что главное не победа, а то, как ты стоишь на своем. В этом смысле он был кузеном Кэтрин, пришедшей к этому другим путем, и отцом Гарри, который пока продвинулся не так далеко, как Корнелл или даже юная Кэтрин, но уже пустился в путь и скоро прибудет туда же.
Поскольку «Кожа Коупленда» лишилась активов и альтернатив и двигалась к банкротству и ликвидации, Гарри стал активнее ею управлять, пусть даже это ничего не давало. Однажды рано утром, пока Джонсон и Сассингэм спали у себя в отелях, Гарри с Корнеллом сидели в кабинете. Трети сотрудников пришлось уйти, потому что они не могли принять обязательного для всех сокращения зарплаты на сорок процентов. Гарри и Корнелл уже давно вложили в компанию свои собственные средства. Достаточно было взглянуть на их баланс, чтобы ни в одном банке им не предоставили кредита. Ни одному банку и не следовало этого делать, потому что среди прочего любой опытный банкир мгновенно понимал, что их разоряют выплаты рэкетирам. Бухгалтеры и кредитные сотрудники знали, как определить это по статьям «прочие расходы», «наличные выплаты», а чаще всего, особенно если имели место выплаты крупных сумм, «сборы и услуги».
– Покупатели в городе, – без особого воодушевления объявил Корнелл. – Ты готов провести сегодня три встречи? – Обычно у них бывало по дюжине встреч в день, когда покупатели стекались в Нью-Йорк. – Этот парень Суонсон из детройтского «Гудзона»…
– Он никогда ничего не покупает, – сказал Гарри. – По словам отца.
– Иногда немного покупает. Мисс Махони из вашингтонского «Лансбурга». Эта возьмет пятьдесят или сто сумок, как и мисс Леви из балтиморского «Хехта». Они вроде как конкурируют.
– Конкурируют, потому что у людей, которые живут между двумя этими городами, есть выбор, – сказал Гарри, как будто понимал, о чем говорит.
– У каких людей? У молочных фермеров? – спросил Корнелл.
– Там и другие живут: чиновники, политики, производители специй.
Корнелл, который родился в Вашингтоне, сказал:
– Гарри, маленькие города компактны. Вашингтон в каком-то смысле так же далек от Балтимора, как от Бостона.
Гарри, признавая ошибку, перескочил на Бостон.
– А как насчет «Филина»?
– Ничего не слышно. И мы этой осенью не успели с дамскими сумками-коробочками.
– Это безумие, – сказал Гарри. – Они слишком маленькие, не прилегают к телу, и какой женщине захочется открывать крышку, как у багажника, чтобы добраться до своих вещей?
– Знаю, Гарри, но такова мода. «Альтман» продает такие по тридцать пять сорок за штуку, включая двадцать процентов федерального налога.
– Как им это удается?
– Европейские затраты на рабочую силу и доллар, вот как. В «Де Пине» есть портсигары за двенадцать семьдесят пять. Нам пришлось бы продавать им такие же по четыре доллара. Это наша себестоимость, и у нас никогда не было большого объема, а сейчас еще меньше, поэтому, если бы мы выжимали по двадцать пять центов прибыли с каждой продажи, то получали бы, может, двадцать пять долларов в неделю для отчетности ценой сокращения производства более дорогих вещей.
Гарри сказал:
– У Чехова есть такой рассказ, «Толстый и тонкий». Тонкий делал портсигары. Он неплохо на них зарабатывал, но в конце – в отличие от сигарет в своих портсигарах – сломался. – Гарри опустил взгляд, пока оба прислушивались к гудку океанского лайнера, который отходил от причала в Норт-Ривер и сигналил, что направляется в море.
– Давайте держаться, Корнелл, – сказал Гарри, – хотя бы из последних сил, а потом, когда и их не останется, мы этого не заметим, а может, будем держаться и без них.
– Ты знаешь, как это делать, Гарри? – спросил Корнелл, потому что сам он знал это и видел много раз. Видел, как люди терпят поражение, одни мужественно, другие нет.
– Да, знаю, – сказал Гарри. – До последнего.
К концу октября погода установилась майская, температура не раз зашкаливала за семьдесят по Фаренгейту
[175]
, но слушатели концерта камерной музыки в Большом зале Метрополитен-музея были одеты по-зимнему, и вешалки в гардеробной угрожали треснуть под тяжестью кашемира и норки. Большинство слушателей были старыми, со слабым кровообращением, и прожили достаточно долго, чтобы иметь основания опасаться внезапных перепадов температуры, которые в горах Нью-Хэмпшира, на равнинах Небраски или в пригодных для катания на буерах бухтах Гудзона едва не погубили их, когда они были детьми. Молодые, которых было немало, тоже оделись основательнее, чем требовал воздух снаружи. Они поступили так из чистого конформизма, свойственного людям.
На Гарри был блейзер и галстук-бабочка, что выглядело неуместно неформально, но на это у него были свои соображения. Некоторые из пожилых людей смотрели на него неодобрительно. Он не был студентом колледжа, а здесь собрались не на пикник. Что он пытается доказать? Или просто оделся небрежно, а то и вызывающе?
– Садитесь между Кэтрин и мной, – сказала ему Эвелин, когда они стояли в нише у гардеробной. – Мы вас защитим. Вам нравится такая музыка, или на ваш слух это что-то вроде лесопилки? – Она пригласила Гарри и Кэтрин в основном в качестве предлога, чтобы повидаться с ними.
Прежде чем ответить, Гарри раскрыл программку.
– Честно говоря, – сказал он, – в этой программе меня ничто не трогает, кроме первой части Квартета № 1 Брамса, которую я на самом деле люблю. Остальное – вроде кузнечиков, жалующихся на Департамент транспортных средств.
Билли был того же мнения.
– Это закуски, – сказал он. – Лично я пришел сюда ради креветок. – Сухонькая старушка с лицом голодного койота бросила на Билли взгляд, под которым ему надлежало сникнуть, но вместо этого он рассмеялся. – Давайте приступим, – сказал он так, чтобы ей было слышно. – Креветки тоненькими голосами умоляют, чтобы их съели.
