– Что же мне придется сделать?
– Твоя жена беременна, договор аренды истекает, ты уже платишь налоги на здание, которое купил, тебе нужна выручка от продажи квартиры, если ты ее владелец, в противном случае ты платишь за ее аренду. Ты хочешь перестать платить проценты по краткосрочному кредиту. Хочешь устроить свою жизнь. Все это знают. А архитектор тебе говорит, что обращался в строительный департамент – он этого не делал, не должен был, – и там не могут найти свидетельство о владении или планы. Они «потерялись». У вас есть СВ? Нет. А у предыдущего владельца? Ты звонишь предыдущему владельцу. Он говорит, что поищет. Ты беспокоишь его целую неделю. Он ничего не находит. Ты звонишь архитектору. К этому времени ты созрел, и можно собирать урожай. «Что же мне делать?» – спрашиваешь ты. Архитектор говорит, что попробует еще раз. Проходят еще две недели. Ты чувствуешь себя словно в тюрьме. Он звонит. Он заходил в строительный департамент, и там предложили тебе взять ускорителя. А ты говоришь…
Байер протянул левую руку, приглашая Гарри сказать…
– Что такое «ускоритель»?
– Да, но теперь ты знаешь, верно?
– Кажется, да.
– Ты идешь к ускорителю, которого рекомендует архитектор, – ко мне, если это моя фирма или одна из нескольких других, в которых я работаю, – и излагаешь свою проблему. Он говорит: «Я пойду в строительный департамент и выясню, что можно сделать». Никуда не идет, он и не должен. Через неделю звонит тебе. Хорошие новости. В строительном департаменте ему позволят поискать записи. Сами они не могут сделать это оперативно, потому что им не хватает средств и персонала (большинство из которого проводят вторую половину дня на беговых дорожках или в бане). «Сколько времени это займет?» – спрашиваешь ты. «По-разному, – говорю я, хотя знаю, что это не так, что это полная чушь. – Иногда найти то, что ищешь, можно за двадцать минут, а иногда, если документы неправильно оформлены, это может занять год. Это может стоить до двадцати тысяч долларов». Я слушаю, как ты внутренне рушишься. Доходишь до отчаяния. Но потом я тебя вытаскиваю. Говорю тебе, что, поскольку заранее нельзя определить стоимость услуги, можно сразу заплатить фиксированную сумму. Это может оказаться больше, чем, возможно, тебе пришлось бы заплатить, но это гарантированно избавит тебя от финансовой катастрофы в противном случае. Тот же принцип, что при страховании. А потом, потом самое печальное. Ты ухватываешься за возможность заплатить мне две тысячи долларов и бросаешься сюда с чеком в кармане. Я вижу надежду и облегчение на твоем лице, когда ты передаешь мне чек, который мог бы помочь оплатить колледж твоего ребенка, медицинские счета, если кто-то в твоей семье заболеет, еду на твоем столе. Но ты отдаешь его с благодарностью, потому что теперь твоя жизнь может двигаться дальше. Я несколько дней выжидаю. Прогуливаюсь к строительному департаменту и в задней комнате вручаю одному типу тысячу четыреста долларов наличными. Потом иду к прилавку, и мне выдают все, что нужно, что всегда у них хранится и что они могут найти за три секунды, потому что, кроме воровства, это единственное, чем они занимаются. Потом я иду к архитекторам и в другой подсобке даю одному типу триста долларов наличными, а остаток беру себе. Никто никогда не жалуется, что строительный департамент вымогает взятки, потому что он никогда этого не делал. Ускорители – которых довольно много – всегда скажут, что им заплатили за поиск и что они действительно искали документы. У нас есть поддельные табели учета рабочего времени. Клиент счастлив так же, как мошенники, которые получают деньги. Когда предоставляешь ему необходимые материалы, он буквально сияет от радости.
Я – вор. Я краду у хороших, ни в чем не повинных людей, у молодых пар, которые нуждаются в деньгах и не имеют ни малейшего представления, что с ними происходит, у стариков, ходящих с палочками, у кого угодно.
– Почему ты не обратишься к мэру? – спросил Гарри. – Или в мэрию?
Байер посмотрел на него с изумлением.
– К мэру?
– Да.
– Думаешь, мэр не знает?
– Серьезно?
– Серьезно. И полицейский комиссар. И главы департаментов. Знают, знают. Все основано на системе подкупа. Правительство, которое должно служить и защищать, ворует и лжет. Я-то выйду, как только смогу, но это, конечно, ничего не остановит. Это продолжится, и после нашей смерти это будет продолжаться. Если бы я отказался, это не имело бы никакого значения. Процесс начинается и заканчивается у окна, где городские чиновники говорят тебе, что потеряли твои записи, и все над ними точно знают, что происходит, вот ты и платишь. А знаешь, кто владеет всей схемой, кто обеспечивает защиту, передает выплаты начальству, отмывает деньги, придумал весь этот процесс и получает львиную долю? Мафия. Это часть городского правительства. Пока мы сражались на войне, она оставалась здесь, проникая все глубже. Где закон? Я ненавижу тех, кто ворует. Ненавижу себя. Если бы я мог, капитан, я взял бы свой карабин и убил бы этих типов, точно так же, как убил бы вооруженного налетчика, вломившегося ко мне в дом, чтобы ограбить меня.
– Они вооружены, – сказал Гарри.
Байер продолжил фразу Гарри:
– Как армия, всеми полномочиями правительства. Но убийство кого-то наподобие ни к чему не приведет, кроме того, они никого не убивали.
– Что, если приведет? – спросил Гарри. – Что, если они убивали?
– Comment? – спросил Байер.
– Слушай, – сказал Гарри. – Давай-ка я расскажу тебе о своих делах.
40. Поезд из Милуоки
Когда Джонсон покидал Апостольские острова, над озером опускался снежный занавес, заслоняя чередующиеся полосы белого льда и голубой открытой воды, которые уходили на север, в сторону Канады. Как почти все на Апостолах, снег был холодным, резким и четко очерченным. Не серым. Каждая кристаллическая снежинка с шипением падала на сосновые иглы, которые не сгибались под зимними ветрами. Апостолы были знаменем, на которое оборачивался Джонсон. В минуты слабости он думал о них – часовых озера Верхнее, и память о них придавала ему сил.
После войны он вернулся учить английскому языку – языку, на котором они еще не говорили или не понимали его тонкостей, – молодых людей, чье главное сожаление состояло в том, что они пропустили войну, через которую он прошел и которая была его проклятием. Он учил их не только тому, что иногда предложение может заканчиваться предлогом, но и тому, что один из способов выразить благодарность жизни состоит в том, чтобы говорить, слушать и петь о ней песней своего языка. Его работа не производила ни кип хлопка, ни штабелей пиломатериалов, но наполняла сердца, позволяла видеть дальше, давала сыновьям и дочерям шахтеров и фабричных рабочих возможность так воспарить над землей, что это метафизически вооружало их, готовя к встрече с призраками горя и смерти.
Добраться из Бейфилда в Милуоки было не самой простой вещью на свете, но после этого оставалось только проехать на поезде из Милуоки в Чикаго, что некоторые пассажиры проделывают каждый день. Гарри предложил Джонсону встретиться в Чикаго, и это было справедливо в том плане, что Гарри одолеет девятьсот миль, а Джонсон менее половины этого расстояния, хотя Гарри будет ехать в лощеном экспрессе «Двадцатый век лимитед», а Джонсону придется сесть в Бейфилде на «Грейхаунд» и ввести себя в подобие буддийского транса, необходимого, чтобы ехать на автобусе, не испытывая страданий.
