– …Теперь по «гибриду»… Хотелось пройтись по всем астрономическим срокам. По всем, я не оговорился. Именно по всем. И каждый должен сделать всё, постараться, доказать, что не даром небо коптим.
Говорилось о задачах, об ответственности, обычные вещи. Но было ясно, что говорилось не так, «для бузы», а для дела, и неполадки нужно будет исправить. Говорилось не пустозвоном, увлекавшимся плетением красивых фраз, а убежденным и даже счастливым по-своему человеком. Счастливым своим убеждением, уверенностью, готовностью потратить час, вечер и сутки, если нужно, чтобы убедить других: одного, двух, всех.
Что было на профконференции после выступления Главного – совсем не запомнилось. И теперь при первых словах Главного стало тихо, и все подались вперед.
– Мнение моё не изменилось, – сказал Главный, наклонив голову, словно собирался боднуть. – Теперь я знаю ваше мнение и на комиссии его учту. У меня нет уверенности в этом объекте. И вы сами ответили: почему. Мы долго мусолим его.
Главный помолчал, поправил карандаши на столе.
– До сих пор мы испытывали объект в трех измерениях, исключая время. Теперь перед нами – многомесячный полёт. И готовы мы к этому или нет испытание временем неизбежно. И, мне кажется, что его не выдержит этот объект.
Главный вышел из-за стола, прошелся по кабинету. «Виски уже поседели, подумал Славка. – А лицо широкое и злое».
– Почему? Мало макетной работы. Мало испытаний. Огрехи выбираем на стартовой площадке. Это не дело, не метод серьезной работы. Вот вы сейчас смотрите на меня и думаете: «Что это он так распаляется? Этот запуск тоже ведь эксперимент». Но позвольте вас спросить: «Готовы ли вы к этому эксперименту?». Я понимаю, что – астрономическое время и для полёта его можно упустить. Упустим, и нас за это не похвалят. Да, это так. Но интересовались ли вы: сколько стоит этот эксперимент, сколько стоит эта машина? Я хочу вам напомнить, даже если вы знаете, потому что обстоятельство это говорит само за себя. Каждый раз мы стреляем заводом.
Завод, который мог бы работать, выпуская необходимую продукцию, при нашем запуске летит туда.
Главный кивком головы показал в потолок, и вместе с ним все подняли головы.
– Хорошо, решим, что всё-таки эксперимент. Отработаем дальнюю связь, ориентацию, коррекцию, наконец, посмотрим и конструкцию там, в космосе, не на Земле. Но готовы ли мы понять всё, что получим оттуда? Убедились ли, и в какой мере, что всего этого невозможно получить на земле? Это не последняя станция. Так или иначе придётся накатать ещё дорогу к планетам. Вот поэтому нам нужна не сенсация, а систематическая, ответственная работа. На комиссии я буду говорить об изменении программы полета. В отношении же тассовских сообщений товарищ прав. Главный поискал глазами Славку. – Я согласен с вами. Нужно сообщать всё. Кстати, – это он уже только для Славки, – у меня нет вашего спортивного азарта. Если объект готов, нужно пускать. Нет, следует воздержаться. А теперь, Борис Викторович, доложите о результатах комплексной проверки объекта.
Викторов, по мнению Славки, говорил ясно, но нечётко. Именно поэтому выступавший за ним начальник стартовой команды выглядел до идиотизма четким, отвечая в релейном режиме: «да», «нет».
– Мы готовы. Остаются мелкие операции. Завтра выпадает. Послезавтра окончим работы.
– Почему выпадает завтра? – поднял голову Главный.
– Воскресение, – шепнул кто-то со стороны.
– Не понимаю, – снова поднялся Главный. – Не понимаю вас. У нас иные традиции. Сначала запуск, а после, пожалуйста, отдыхать.
Пауза. Иногда необходима пауза. Она красноречивей длинных тирад. Вместо начальника стартовой команды поднялся седоволосый генерал – его начальник.
– Всё будет выполнено.
Совещание окончилось. Славка быстро, пока ответственные не успели сомкнуть кольцо вокруг Главного, вскочил со стула и подошел к столу.
– Сергей Павлович, вы меня не так поняли.
Брови Главного поползли к переносью.
– Сергей Павлович, я говорил «мусолили объект» совсем в ином смысле.
– Я понимаю, что вы не то имели в виду. Но, поверьте мне: так надо.
Улучив свободную минуту, Лосев забежал на сборку. Он понимал: всё бывшее до сих пор – прелюдия. Дальнейшие сцены в МИКе, и не дай бог Главному отыскать что-нибудь. Ему нельзя рисковать. Он, что говорится, подвешен. Незадолго перед отправкой объекта на ТП в Краснограде случилась история. После барокамеры обнаружили вмятину на крышке прибора астроориентации. Того самого, положение которого замерялось с точностью до долей угловых минут. Он выставлял в пространстве корректирующий двигатель станции, исправлявший траекторию из пролетной в попадающую.
Снимать прибор – значило проводить заново все операции юстировки, проверку в барокамере, наддув. Это, в свою очередь, означало задержку графика по крайней мере на сутки. И эти сутки никто, разумеется, не решился бы взять на себя.
Теоретиков попросили рассчитать возможное смещение по вмятине на предохранительной крышке. Крышку им не позволили унести с собой, и они замеряли вмятину в цехе, после чего удалились считать. И хотя каждый придумывал то, что на его взгляд разумно бы было сделать, но тем не менее все понимали относительность и расчетов и мер, и только Главный, пожалуй, мог бы что-то решить. Однако взаимное влияние и ход событий сказались в том, что, когда ведущий по прибытии Главного в сборочный цех начал излагать ему состояние дел, он уже опирался на расчеты теоретиков и уверенно оперировал со «сдвигом на полминуты по оси тангажа и крену», полученными из расчета.
Главный спокойно выслушал ведущего, затем вызвал начальника цеха, сказал ему несколько слов, окончив: «вы уволены, сдавайте дела своему заместителю». Затем объявил и ведущему, и Иркину, в чьем ведении находился злополучный прибор, что они останутся «временно исполняющими» свои обязанности до пуска этой машины. После чего велел разбирать объект. И за всё это время, принесшее столько перемен, было сказано им не более десятка фраз.
На этот раз ведущий был спокоен за сборку. Именно ею, её продуманностью и законченностью, будет придан нужный акцент. И что бы не говорилось до сих пор, именно ей будет предоставлено заключительное слово. Теперь Лосеву хотелось упредить Главного, взглянуть на станцию его глазами. Но войдя в зал, он не поверил своим глазам. Над станцией, на высоком передвижном помосте стоял теоретик Маэстро и, простирая над нею руки, совершал нелепые пассы.
В ощущениях Маэстро произошла теперь какая-то перемена: объект ему всё больше нравился. Он часто останавливался без дела и взглядывал «со стороны». Попутно открывалось что-нибудь новое. Так изоляция мешала, по его мнению, истечению из сопел ориентации. Они осмотрели сопла со Славкой, и все-таки не смогли решить: требования были выполнены, обеспечивался нужный угол раствора. Но теперь интуитивно казалось, что его мало. Конечно, если судить по конфигурации сопла, истекающий поток вообще не коснётся опорной плоскости, но истечение в вакуум связано с расширением струи, к тому же в вакууме изоляция распухнет. И чем только черт не шутит, могут быть возмущения. А кому нужны дополнительные хлопоты? Они позвали проектантов, но те махнули рукой: «А, ерунда и некогда». Действительно, все операции теперь были рассчитаны до минут. А тут ещё мешали киношники, желавшие всё снять.
