Сначала капелька показалась ему радужным пятнышком, но, приглядевшись, Художник увидел, что у неё есть маленькое личико, да и сама она – крохотный танцующий человечек. Одет он был в необыкновенную одежду из множества мыльных разноцветных пузырей. Они сверкали и переливались с неярким блеском, словно внутри их было налито расплавленное золото или серебро. Серебро это переходило в золото и то тускнело, то разгоралось.
Внезапно гладкие покровы одежд вспенились, на них возникли затейливые узоры. Да, и не кружева это были вовсе, а нежные бутончики. И вот они распустились цветочньм облаком. Цветы эти походили на все цветы разом: на розы, георгины, орхидеи, но больше всего они напоминали пионы, хорошенькие разноцветные пиончики. Желтоватые и нежно-розовые, переходящие в голубой и опаловый цвета. Стебельки их были в мелких колючках, как у шиповника. И человек-капелька плясал себе в одежде из лепестков и казался веселым и беззаботным.
Художник раньше даже не мог себе представить одежду из цветов и с удивлением разглядывал цветочные шубу и фуфайку. Цветы распускались и увядали и расцветали вновь и делали человека-капельку пушистым и толстым. Приплясывая, он срывал на себе цветы, бросал их Художнику и сам их ловил, как умелый жонглёр, и прижимал к сердцу, отчего и без слов было понятно, что человек-капелька приветствует Художника. Приятно стало Художнику, что здесь далеко от дома, в этой необыкновенной стране его приветствуют языком цветов.
О многом может поведать цвет. Покраснел, скажем, человек, значит ему стало стыдно или жарко, побледнел – выходит, испугался, посинел замерз; пожелтел от болезни, почернел от горя. Художник хорошо разбирался в цветах. До этого он служил на флоте и знал, что корабли в море объясняются с помощью цветных шаров. Один корабль поднимает на мачте цветные шары: «Счастливого плавания». Другой корабль отвечает: «Спасибо. У нас кончился запас воды». И корабли подходят и делятся водой.
Цвет человека-капельки менялся, и Художник вдруг понял, что ему о чём-то рассказывают цветом, но делают это так быстро, что он не успевает разобрать. Тогда он показал: «Помедленнее, пожалуйста». И человек-капелька понял его и начал медленнее изменять свой цвет. Внезапно Художник с удивлением обнаружил, что отлично понимает его.
– Сначала я подумал, – объяснил ему, меняя цвет, человек-капелька, что ты ужасный косматый зверь Гиперон. Тогда ты должен спешить себе по неотложным звериным делам и превращаться в других зверей. Но ты, я вижу, не зверь Гиперон. Наверное, ты просто великан, свалившийся мне на голову. Откуда ты, если не секрет, из Страны Грёз?
Художник не знал, как ему ответить. Он было достал из кармана блокнот и начал рисовать, пробовал показывать руками, пока не обнаружил, что человек-капелька и без этого понимает его. Он просто подумал, что хочет рассказать о том, что он из страны, где горы и реки, где города и множество людей. Он думал, а лицо его, изменяя цвет, рассказывало за него. Обычно люди не замечают цвета лиц, и обращая на это мало внимания, объясняются словами, но в пустоте невозможен обычный разговор. И человек-капелька понимал его без слов и сам спрашивал, изменяя цвет. Так они и разговаривали.
– А. ты из Мира, – просиял человек-капелька, радуясь тому, что понял Художника, – тебе нельзя оставаться здесь, тебе грозит страшная опасность – тебя могут разорвать звери-перевёртыши.
Но Художник пока не видел опасности. Ему было любопытно.
– Куда я попал? – подумал он.
И человек-капелька понял его.
– Ты в Пограничьи, на самом краю Мира, – объяснил он. Там, откуда ты прилетел и здесь – всё Мир, а вот уже далее, за холмами и бездонной пропастью – чужая страна, Антимир. Она – враждебная нам страна, но с виду этого не поймешь. Всё у них вроде бы как и у нас, похожее. Когда они строят, то подражают нам, обезьянничают, но у них мало материала. А потому в их стране многое недостроено: сторожевые башни, трубы и крыши домов. В жизни у них по сравнению с нами – всё наоборот: хорошим для них считается злой человек. Наш Мир и их Антимир не могут жить вместе. Стоит коснуться меня человечку из Антимира и происходит взрыв, взорвёмся мы оба: и я, и он. И если столкнутся случайно наш и их зверь, то тоже взорвутся.
Когда-то мы воевали друг с другом, но позже поняли, что войны для нас бесполезны и в них никто не побеждает. С тех пор мы перестали воевать, и главное правило наших стран – жить в мире. Мы перебрасываемся только комочками света, потому что свет и цветы не знают границ и приятны всем.
Человек-капелька сорвал вдруг с себя цветок и с церемонным поклоном бросил его Художнику.
– К вам.
«Какой прекрасный обычай», – подумал Художник и, подражая человечку-капельке тоже поклонился и бросил цветок обратно: к вам.
– Мы так всегда приговариваем, – объяснил человечек-капелька. – у нас так принято повторять: к вам, к вам. И потому сам цветок называем «квантом». Мы перебрасываемся и комочками света. Они у нас, как и в Антимире – привет и лакомство. Мы перебрасываемся ими и с незнакомцами. Ведь не поймешь: откуда он? Может, из Антимира? Ты подойдешь к нему поздороваться за руку и взорвешься. Рукопожатия нам строго-настрого воспрещены.
– Кому это нам?
– Охотникам. Ведь мы – охотники Пограничной страны. Мы здесь охотимся на зверей-лазутчиков из Антимира, которые принимают вид переменчивых зверей.
– Откуда звери? – удивился Художник, обводя взглядом пустые холмы, голые и прозрачные, подсвеченные мертвенным светом мерцающих шаров. И очень пусто было вокруг, хоть шаром покати.
– Откуда? Ах, откуда же? – повторила капелька с лукавым видом. И по всему было видно, что объяснялась она с удовольствием. Намолчалась, видимо, и ей хотелось поговорить.
– Да, оттуда же, из Антимира, закордонной, враждебной страны. И вообще здесь зверей полно. Видимо-невидимо. Залегли себе, валяются в кромешной тьме. Обленились, стали прозрачными от голода, ни на что у них теперь не хватает сил. Но стоит их растормошить…
И Охотник-капелька ухватился за складки холма обеими руками и начал его трясти. 3атряслись, заколыхались холмы, заходили ходуном. В прозрачной их глубине возникло что-то неясное, зашевелилось и разом кинулось вверх, к поверхности.
Из студня холмов выглянули пучеглазые зверюшки-пучеглазы, похожие на глазастых рыб. Пучеглазы то выглядывали, то прятались. Появились и наглые бокогреи, разлеглись хозяевами на холмах, подставляя бородавчатые бока летящим искоркам, и тут же начали ссориться между собой.
– Их здесь видимо-невидимо, – объяснил капелька-охотник, – но невидимо больше, чем видимо. Здесь ведь все питаются светом, но долго было темно, и они сделались тонкими и прозрачными, лежат себе в глубине, но всё равно я их чувствую: есть и похуже некоторые.
И Охотник-капелька что было сил начал трясти дрожащие холмы. Вдруг из глубины поднялось что-то большое, неясное. Из желе холмов показалась огромная спина со множеством гребешков и наростов, а затем и само страшило-чудище: чудо-юдо-рыба-зверь. Голова у него была маленькая, зубастая, на длинной шее, лапы кривые, тело чешуйчатое, хвост в шипах. Сначала чудище высвободило три лапы, напряглось и выскочило из желе. 3атряслось, отряхиваясь, словно вылезшая из воды собака, зашлепало лапами, подняло трубою хвост. Рывком вытащило огромный жабий живот. Осталась в желе только задняя лапа. Вот-вот чудище вытащит и её, сделается проворным. И тогда от него не спрячешься.
