Моё наваждение как слух, что бродит где-то рядом со мной. Выпущенный недостоверным, колеблющимся, он окреп, встал на ноги, размножился. Попробуй его снести! Не хватит сил, желания, возможностей из-за того, что он фантом. И как бороться с тем, чего вроде бы нет, а может, выдумано?
«О чём говорить, когда говорить не о чем?» Известно, что повторение этих слов на сцене имитирует шум толпы. И повторяя в разных углах земли одно и то же, мы увеличиваем его масштаб. И среднеразмерный информационный осьминог вырастает до величины кракена.
«Оружие критики не может заменить критики оружием, материальная сила ниспровергается материальной же силой, но и теория становится материальной силой, когда она овладевает массами», – писал Карл Маркс в «Критике гегелевской философии». По сути дела, это те же слова о том, но только сказанные языком учёного-экономиста.
Мне кажется, что ко мне тянутся лапы-щупальца пресловутого осьминога и проклятый драконий хвост. Повсюду он тянется ко мне. Драконы не исчезли в нашем мире, а только видоизменились, я чувствую их и с ними борюсь, насколько хватает сил. Сегодня, однако, приснилось и нечто приятное. Мне снилось сочное яблоко, и с ним надежды по соннику. Увидеть спелое яблоко – знак того, что вскоре выйдет открытие. Хотя какие теперь у меня открытия?
Глава 24
1
Что ни говори, Вашингтон всё-таки южный город. По широте он сравним с самым южным городом бывшего СССР – Ашхабадом. Только здесь всё зависит от ветров, что приносят холод из Канады или южное мексиканское тепло. В январе вдруг стало до двадцати градусов Цельсия на пару дней, и на улицах появились люди в майках и обуви на босу ногу. Хотя возможность коротких вояжей из машины в помещение и наоборот рождает способность и зимой ходить на босу ногу или в шлёпанцах, почти босиком, и от этого американцы кажутся более закалёнными, хотя порой они шмыгают носом, не прерывая своих работ и сея кругом простудную заразу.
Холода здесь переносятся по-иному. Даже лёгкий мороз воспринимается часто много тяжелей из-за пронизывающего ветра, и нужно почувствовать на себе коварство здешней погоды. Но бывает и совершенно кошмарная погода, когда всему живому остаётся только прятаться. А куда спрятаться беззащитной птичке в мороз и снег?
Снег в Вашингтоне – форменное бедствие. Не работают школы, закрыты учреждения, выходят из строя открытые участки метро. Город парализован. Со снегом борются только химическим путём. Нет, чтобы, как в России, взять в руки лопату.
Прошлой зимой со мной произошла история. Я, что называется, влип. Отправился как-то по вызову в Рестон, к зубному врачу. В ту зиму снег выпадал не раз выше нормы. Снегоуборочные машины не справлялись и, как могли, убирали его с дорог. Но там, где обычно я шёл кратчайшим путём к клинике от автобуса, сугробы теперь были мне по грудь, и не пройти, и я пошёл в обход вдоль шоссе.
Возле шоссе поднимались утрамбованные стены выше человеческого роста, и машины мчались в этих снежных ущельях. Я попытался по неопытности и неосторожности пройти расчищенным шоссе возле снежной стены, и вдруг пошёл непрерывный автомобильный поток, а я вжимался в снежную стену, как мог, а рядом мчались машины, и было неясно, чем дело закончится: заденет меня какая-нибудь машина или пронесёт? Дорога изгибалась в этом месте виражом, и водители загодя меня не видели, а я не видел их, и получалась опасная игра с непонятным концом, вроде русской рулетки.
В эту зиму случались только редкие снежные штормы, когда неделями мело, стояла мерзкая погода со всеми погодными «прелестями»: морозами, ветром, снегом. Всё живое попряталось, улицы опустели, машины не ходили, кругом лежал пухлым одеялом снег. Прикрыло снегом и наш пандус.
Я как-то высыпал в снег крошки и семечки для птичек, понимая, что в обычных местах им не достать теперь корма. Прилетали воробьи и красный кардинал. А когда совсем заненастило, один только кардинал.
В квартире до нас жил инвалид-колясочник. Он разъезжал в самоходном инвалидном кресле по комнатам, и дверь для него была специально выполнена, и лифт, а дверной глазок позволял обозревать пришедших через дверь, не вставая с кресла. За балконной дверью у нас в квартире был не балкон, а пандус с металлическим помостом, который позволял инвалиду выезжать по пупыристой металлической дорожке. Дорожка была у порога приподнята и сходила на нет, и под ней получался игрушечный «ангар» в полфута высотой, который и сыграл для меня особую роль.
В этой щели перенёс шторм кардинал-самец, который привёл сюда и самочку, хотя, как известно, кардиналы неохотно пользуются искусственными сооружениями для птиц, птичьими домиками. Я высыпал в снег крошки хлеба, малину и семечки, а кардинал клевал и сталкивал их под навес самочке. Она пряталась под настилом от ветра, изредка выглядывая. И снова всё засыпало снегом, а я опять сыпал корм. Я был счастлив, что мои даяния принимаются этой гордой птицей, о которой сложены легенды и которую индейцы-чероки прозвали Дочерью Солнца. По-моему, виргинский кардинал совмещает достоинства соловья и снегиря. Как снегирь, он служит украшением зимой, контрастируя алым нарядом на белом, и к тому же он был певцом.
В Кеннеди-центре устроили как-то выставку певчих птиц: «Певчие птицы мира». Не самих птиц, а их портретов и голосов. Портреты были необыкновенными. К портрету можно было подойти с разных ракурсов, и каждый раз птицы выглядели по-разному. Галерея портретов была выставлена на верхнем этаже Центра, и нажимая под портретами клавиши, можно было услышать птичьи голоса, пение птиц. А временами, когда случались совпадения, казалось, что ты очутился в райском саду.
Секрет картин заключался в необычном материале. Картины изготовили из птичьих перьев, и эта смелость художника натолкнула меня позже на мысль. Однако всё по порядку…
Когда штормы и снега закончились и пара кардиналов улетела, казалось, навсегда, нас ожидал сюрприз. Кардинал-самец снова прилетел к нам и запел, усевшись на поручнях ограждения.
Разные птицы в разных странах считаются главными певцами. Так получилось исторически. Когда-то где-то видно кто-то это отметил и об этом сказал, кто-то с этим согласился, и пошло-поехало. Возникли сказки, легенды. В Японии главная – кукушка Хототогису, в Германии – канарейка, в Бельгии – ватершлягер, в Испании – тимбрадос… Да мало ли! А нас одарил своим исполнением красный виргинский кардинал.
Для меня это был необыкновенный певец. В Кеннеди-центре все птицы пели по-своему и, похоже, словно они учились в одной певческой школе – у соловья. А этот пел иначе. Не щелкал, не свистал, а как бы поведал нам свою мелодию, и даже не мелодию, а нечто неповторимое, своё. Им исполнялась музыка, правда, прерывистая и быстрая, и мне пришлов голову: а что если замедлить темп, выбросить повторы и записать. Выйдет шедевр! А если наоборот, заиграть наши мелодии с бешеной скоростью? Не получится ли птичий свист?
Птицы всё же, по-моему, не потомки динозавров, как принято считать, а скорее, их родственники. И вообще речь идёт о предке предков, который, возможно, пел, пытаясь говорить. И может даже (я фантазирую), в этом пении скрыто знание, которое, если его расшифровать, нас обогатит?
