— Отпуск! — с явной завистью и восхищением произнес офицер. — Это просто везение. И я готов подписаться под каждым твоим словом, дружище. Уж лучше выглядеть немного смешным, чем лишиться такой прелести. Я вон в эту командировку вцепился, как только появился шанс. Ладно, чего это мы аут разговоры разговариваем. Запрыгивай в кузов. Бог даст, уже к ночи будем в Будапеште. Если только эта колымага не сломается, — покосившись в сторону шофера, с язвинкой произнес офицер.
В ответ солдат только вздохнул, выжал сцепление и включил передачу. Ну а какому водителю понравится, когда ругают его железного коня, даже если тот ломается через каждую пару верст пути.
Но еще до того как машина тронулась с места, старший лейтенант выскочил наружу и полез в кузов. Сразу видно, мужчина словоохотливый и жизнерадостный, а невольный попутчик ему пришелся по душе. Лучше уж сидеть с меньшим комфортом в кузове, зато провести время за живой беседой. Так и время в пути пролетит незаметно. С шофером особо не поболтаешь, все же рядовой. А вот со своим братом, окопным офицером, очень даже.
Шестаков понятия не имел, что уже через пятнадцать минут после того, как его подобрали, на перекрестке появилось отделение из ягдкоманды. Им пришлось изрядно погоняться за группой русских диверсантов, и, похоже, здесь они окончательно потеряли их след. Нет, поиски еще не закончены, но шансы на то, что удастся прихлопнуть этих неуловимых партизан, стали еще меньше…
Как видно, фортуна смилостивилась над старшим лейтенантом Кунцем, и авто добежало до Бухареста без поломок. Остановки делали только по естественным надобностям и чтобы заправить бак авто. Погода стояла прохладная, а потому даже двигатель ни разу не перегрелся. А это означало, что ему удалось отыграть целые сутки, которые он мог провести в Будапеште в свое удовольствие.
На поверку Кунц оказался не таким уж окопником, хотя и служил в передовых частях Пятой австрийской армии. Но ведь кто-то же должен тянуть лямку в интендантских подразделениях, и, кстати, к дружащим с совестью тыловикам отношение на передовой хорошее. Ехан был как раз из их числа. Случалось ему и в штыковой побывать, и отбивать атаки русских. Так что он с полным на то основанием именовал себя фронтовым офицером.
В Будапешт он прибыл за пулеметами для их полка. Оказывается, в мастерских будапештского арсенала перестволивали русские «максимы» под австрийский патрон, после чего отправляли их на фронт. Получить добро на десяток пулеметов и после этого ждать, когда их доставят, командир полка не собирался. Еще чего не хватало! Тут только зазевайся, сразу останешься ни с чем. Поэтому и командировали за ценным грузом машину с офицером.
Кстати, нашелся ответ на долгое время мучивший подпоручика вопрос, касающийся различий в калибрах стрелкового и артиллерийского оружия Австро-Венгрии и Германии. Ну, казалось бы, какая разница между семидесятишестимиллиметровым русским орудием и семидесятисемимиллиметровым германским и австрийским? Та же самая история со стрелковым оружием. Снаряд мощнее? Какая-то особенная баллистика?
Все просто и банально. Захватив трофейное оружие меньшего калибра, они могли себе позволить перестволить его под чуть больший калибр. Потом внести еще парочку незначительных изменений и — вуаля, получается оружие под их снаряды и патроны. А вот странам Антанты приходилось либо менять стволы, либо налаживать выпуск патронов под используемое трофейное оружие. В основном, конечно же, эти заботы доставались России, потому что только у нее наблюдалась столь катастрофическая ситуация с оружием.
Для Шестакова этот австрийский офицер оказался настоящим кладезем информации. В Будапешт они прибыли глубокой ночью и устроились в гостинице. Утром, практически не выспавшись, они покинули свой приют, договорившись встретиться в одной пивной. Кунц отправился получать свои пулеметы, а Шестаков, или фон Хайек, — к коменданту, чтобы встать на временный учет. Порядок прежде всего.
Старший лейтенант управился буквально за два часа. Признаться, Шестаков даже не ожидал, что у того все так быстро сладится, и приготовился сидеть в одиночестве. Но оказалось, что с порядком у австрияков куда лучше, чем у русских. Мало того, Кунцу даже пришлось отдать приказ водителю «сломаться» ровно на трое суток, что тот с удовольствием и сделал. При этом никто и ничему не удивился. Похоже, у командировочных с передовой подобные взбрыки были регулярным делом.
За парой-тройкой кружечек отличного пива, во время прогулок по старому доброму Будапешту и в компании с девочками, чего уж там, они вели непринужденную беседу с пользой дела друг для друга. Кунц наслаждался мирными пейзажами и отдыхом, Шестаков же черпал информацию, разумеется, не забывая и об отдыхе. Так что за трое суток, что они провели вместе, Шестаков сумел узнать много интересного о порядках тылового обеспечения австрийской армии.
Ему даже удалось раздобыть образцы накладных с печатями и штампами. Разумеется, старье, но тем не менее в качестве образцов для Елки они вполне годились. Нет, подпоручик ничего пока не задумал. Просто действовал по принципу — информация лишней не бывает, и в хозяйстве все пригодится. Он и свой отпускной с образцами штампов собирался доставить в руки блинодела. Мало того, когда оттиск штампа о постановке на учет оказался нечетким, он придрался к этому и потребовал сделать повторный. Это отнесли к обычной немецкой педантичности, понятия не имея, что оная педантичность вызвана совершенно иными предпосылками.
Через три дня Шестаков простился с Кунцем, оставшись полностью предоставленным самому себе. Не сказать, что это его так уж тяготило или у него возникли какие-либо сложности. Общительный старший лейтенант успел его свести с несколькими офицерами. Трое были из будапештского гарнизона, состоявшего из двух запасных батальонов. А еще двое — все из того же будапештского арсенала. Ну и девочки — из одного веселенького дома. Словом, скука ему не грозила.
Однако, простившись поутру с Еханом, Шестаков засобирался в Эстергом. Оказывается, в окрестностях этого небольшого городка, в тридцати верстах от Будапешта, располагалось большое количество лагерей с российскими и сербскими военнопленными. И снова никаких планов или задних мыслей. Шестакова влекло острое любопытство. Захотелось взглянуть на ситуацию своими глазами, вот и все.
Как ни странно, но его любопытство встретило понимание в глазах дежурного по комендатуре, делавшего соответствующую отметку. Оказывается, офицеры из числа отпускников нередко совершали подобные вояжи. Возможно, чтобы лишний раз удостовериться, что в их лагерях достаточно много русских, и этот зверь не так уж и страшен.
Этот же офицер предложил за отдельную плату в распоряжение лейтенанта автомобиль. Нда. Плата оказалась ну очень солидной. Сотня крон за полдня, как тут ни крути, двадцатка в рублях. Впрочем, Шестаков извлек бумажник без лишних разговоров. Тридцать верст в нынешнем времени — расстояние вовсе не пустяшное, и тут не помешает либо автомобиль, либо поезд. Но поезд — это привязка к жесткому расписанию, автомобиль же позволял иметь свободу маневра.
Подпоручик предполагал, что при виде пленных, а им, как выяснилось, предоставлялись увольнительные, ему станет не по себе. Кто такой пленный? По большей части — это сломленные люди. А такой человек априори являет собой безрадостную картину. И тем не менее он не мог не поехать. Дорога заняла час, и все это время мысли Шестакова крутились вокруг пленных.
