Призваться в нужный полк оказалось не так сложно и не так уж дорого. В конце концов, он не отлынивал от службы, а стремился на фронт. Едва оказавшись в расположении запасного батальона, он тут же наладил контакт с командиром и приступил к набору своей команды. Вернее, тех, кому предстояло стать ее костяком.
Выбирать пришлось тщательно, даже несмотря на то что в тот момент в батальоне было довольно много выписавшихся из госпиталя фронтовиков. Вроде бы уже обстрелянные, но ведь это не самый главный показатель. Проверил состояние здоровья, больше половины были не оправившимися до конца. Конечно, за месяц в запасном батальоне еще придут в себя, но, по планам Шестакова, за это время им следовало кое-чему научиться. Так что таких он отсеял сразу.
Оставшихся загнал на стрельбище. Из общего числа отобрал только шестерых, показавших хорошую стрельбу. Далее погнал народ на пробежку, только двое сумели пробежать пять верст. Задатки есть, остальному будет учить и переучивать.
Затем Шейранов-Шестаков взялся за вольноопределяющихся. В патриотическом порыве молодежь бросала учебу в университетах и спешила в воинские присутствия записываться добровольцами. Вот на троих таких молодых людях он и остановил свой выбор. По критериям стрельбы и физической подготовки они прошли едва-едва, как говорится, впритирку. Но эти ребята были ему нужны, потому что в совершенстве владели немецким. Остальному придется учить.
Оставшихся семерых добирал уже из зеленого пополнения, намеренно делая ставку на самых молодых. С молодыми куда проще, они более рискованные и отчаянные, потому как ветер в голове, и то, что здесь призывали в двадцатиоднолетнем возрасте, ничего не меняло.
Сформировав таким образом отделение, Шестаков начал планомерно и методично над ними издеваться, при этом не делая никаких скидок и себе любимому. Все утренние пробежки и субботние марш-броски с полной выкладкой проходили с обязательным его участием без какого-либо намека на халтуру.
Кроме того, за каждым из вольноопределяющихся были закреплены трое солдат, которых они должны были обучать грамоте и немецкому языку. Разумеется, Шестаков не был настолько наивным, чтобы полагать, что в головы вчерашних крестьян и рабочих удастся вложить знание языка. Но этого и не требовалось. Достаточно, чтобы у них отскакивал от зубов десяток фраз, ну и чтобы они хотя бы отдаленно понимали, о чем с ними говорят. Этот этап для солдат, пожалуй, был самым трудным, но это было необходимо.
Глядя на то, как мучается отделение, в запасном батальоне их прозвали чертовой дюжиной. Отчего так? Да потому что никто из посторонних и не думал отделять от них странного прапорщика. Иван подозревал, что прозвище к ним прилепил командир роты, капитан Верницкий…
— Закончить занятия! — посмотрев на часы, приказал Шестаков.
Младший унтер Рябов тут же построил личный состав, сверкающий синяками и ссадинами, как новогодняя елка. По большей части это была работа прапорщика, потому как сами солдаты в раж не впадали. Может быть, перестарался? По идее все в пределах нормы. Ведь никому ничего не сломал.
— Вольно. Рябов, веди отделение на обед. Стрельбище на сегодня отменяется, прибыли совсем зеленые, поэтому винтовки заняты. Все оставшееся время до ужина занятия языком. Господа вольноопределяющиеся, обращаю ваше особое внимание на то, чтобы во время занятий общаться в основном на немецком. Все. Командуй, унтер!
Покончив на сегодня с занятиями, Шестаков покинул сарай, в котором раньше хранилось сено для лошадей полка. Сейчас с лошадьми дело обстоит намного скромнее, а потому и в больших запасах сена нет никакой необходимости. А учитывая то обстоятельство, что полк выступил уже после того, как сено было заготовлено, и уж точно не вернется сюда этой зимой, корма чудесным образом испарились.
Нет, по бумагам все чин чином, прохудилась крыша, и сено сопрело. Акт, комиссия. Но на деле… Вообще-то сумма так себе, мелочовка, но командир запасного батальона и не подумал ею пренебрегать. Впрочем, Шестаков только обрадовался подобному подходу со стороны командования. С таким договориться оказалось куда проще и обошлось не так дорого, как могло показаться на первый взгляд.
Кстати, буквально сегодня поутру господин подполковник получил свою долю за отсрочку в отправке на фронт «чертовой дюжины». Впрочем, также и за то, что не обращает внимания на кое-какие мелочные отступления в боевой подготовке нижних чинов. В конце концов, тут и готовить-то их практически не готовили. Попросту нечем.
Всего полсотни винтовок на весь батальон, шестнадцать из которых постоянно находятся в карауле и покидают караульное помещение, только отправляясь с часовыми на пост. Оставшиеся предназначались для всего батальона, на секундочку — почти тысячу человек. Большая часть из них новобранцы, которые винтовку увидели впервые в жизни. А удается им выстрелить из этих винтовок только по пять раз. Все — солдат к отправке на фронт готов.
Вся остальная подготовка сводилась к изучению уставов и к строевой. Даже под ружье солдат ставили с чудом унтерской самодельной мысли, имеющим сходство с винтовкой весьма приблизительное, зато выверенное по весу до последнего золотника.
Глядя на весь этот бардак, Шестаков вовсе не был удивлен тем, что русская армия сдавалась в плен батальонами и полками. Впрочем, у тех же немцев с боевой подготовкой, обеспечением и порядком все обстоит гораздо лучше, но и с их стороны в плен сдаются ничуть не меньше. Австрийцев так, пожалуй, даже и больше. Очень может быть, что он чего-то не понимает, а может, причина в том, что война эта непопулярна ни в одной из стран.
Еще одно немаловажное лицо в плане обеспечения спокойной жизни — командир роты. Отметиться у батальонного командира и не уважить ротного — это моветон. Лишнее, в общем. Хотя, чтобы уважить его, — в месяц приходится выкладывать пару сотен. А вкупе со всем остальным так сумма и вовсе выходит неприличная.
— Странный вы все же человек, Иван Викентьевич, — без малейшего смущения убирая в карман две «катеньки», произнес капитан. — Кабы вы расставались с деньгами ради того, чтобы не попасть на фронт, я вас понял бы. Я сам фронтовик, и вскорости, думаю, на мое место найдется кто-нибудь из госпиталя, а меня снова отправят в окопы. Так что понять, отчего не хочется на фронт, я могу. Но вы платите только за незначительную отсрочку. Два месяца — это все, о чем вы просите. Да еще и интенданта подмазываете, чтобы раздобыть патронов для стрельб с вашими молодцами. Может быть, просветите, чего я не понимаю?
— А что тут непонятного. Воевать я хочу и считаю это своим долгом. Но также хочу остаться в живых. И для этого совсем не помешает иметь рядом отделение из подготовленных бойцов, а не пушечное мясо.
— Отчего же только отделение, а не взвод?
— Во-первых, отделение можно выучить гораздо качественнее. Во-вторых, это намного дешевле. В-третьих, из каждого моего рядового получится готовый унтер, и, когда я получу свою роту, они быстренько доведут ее до нужной кондиции. Конечно, мне не помешал бы дополнительный месяц, но думаю, что лучше не злоупотреблять ситуацией, не то вместо исполнения долга на фронте можно угодить и под трибунал.
