Шанс невелик, но почему-то казалось, что так все и произошло: в Клаве зародилась, затеплилась новая жизнь… Может, крохотный будущий человечек жив до сих пор, не ведая: та, что должна была стать его матерью, мертва…
Сука-а-а… Псевдобеременная сука… Жаль, что Клава не вырвала колун из твоих ручонок… Жаль, что не твои мозги разлетелись по утоптанной земле.
Надо было прощаться и уходить.
Кирилл всегда считал непонятным и отвратительным обычай — целовать на прощание мертвых. Что за дикость? Того, кто был тебе дорог, уже нет, — так зачем чмокать разлагающуюся органику? Впервые он попал на похороны в девять лет — и с легким ужасом глядел на родственников, по очереди склонявшихся над гробом бабушки Тани… Позже, спустя годы, хоронили отца — и на Кирилла смотрели слишком многие, смотрели с безмолвным ожиданием, пришлось подойти и пришлось наклониться; но мертвой плоти он так и не коснулся, поцеловав воздух в сантиметре от ставшего чужим лица…
Сегодня он понял, ЗАЧЕМ это делают. Последний поцелуй — символическая точка. Точка в конце последней страницы книги чьей-то жизни. И ставят ее, когда трудно расстаться, — трудно захлопнуть обложку и понять, что все навсегда… Что эту книгу ты уже не откроешь.
Последний поцелуй. Точка. Можно опускать гроб в могилу. Можно встать и выйти из домика, отдаленно похожего на баньку.
Он понял, зачем это делают, и сейчас поцелует Клаву. Впервые коснется мертвого тела, не только губами впервые, вообще… (Старые кости в засыпанных блиндажах и воронках не в счет, там все совсем иначе.)
Поцелует… Вот только….
Кирилл — искоса, боковым зрением — мельком взглянул на залитое густой тенью нечто , недавно бывшее девичьим лицом. И не одной лишь тенью залитое…
Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, словно готовясь нырнуть в ледяную воду. Снова взглянул, и снова искоса, но чуть задержав взгляд…
А затем осторожно, не касаясь тела, расстегнул пуговичку на блузке Клавы. Потом вторую…
Доктор, я некрофил?! Да что вы, что вы, батенька, некрофилия — серьезное отклонение психики, а ко мне приходят со своими проблемами здоровые люди, так что ложитесь на кушетку и начнем сеанс, только стряхните, стряхните сначала с брюк кладбищенскую земельку…
Бюстгальтер она опять не надела… До чего же роскошная грудь… была.
Наклонялся Кирилл очень медленно, происходящее напоминало ему некое таинство, некий отдаленный аналог первого причастия…
Коснуться соска, к которому никогда уже не припадет губами ребенок, казалось кощунством, действительно извращением, — он поцеловал чуть выше, в свод груди, и…
И вскочил, словно подброшенный пружиной.
Грудь была холодна как лед…
ХОЛОДНА КАК ЛЕД!
Он подхватил фонарик, он посветил на часы, он вновь склонился над телом — схватил за руку, приложил ладонь к груди, к животу, к шее — быстро и уже без всякого трепета… Метнулся в угол, поднял колун, к которому до сих пор не подходил.
Кровь на рукояти и лезвии высохла, почти уже не липла к пальцам…
…Он медленно вышел в ночь.
Зачем вам куда-то звонить, Кирилл Владимирович? Лучше пойдите в ближайшую ночную аптеку, и, используя все отпущенное природой обаяние, уговорите провизора отпустить цианид без рецепта, — и выпейте… Или пару упаковок самого сильного снотворного, — и разом проглотите все пилюли… Или, на худой конец, купите большую-большую таблетку от глупости…
Потому что такого идиота свет еще не видывал.
2
Когда погас свет, Рябцев спешить не стал. Ливень хлещет такой, что руку вытянешь — своей ладони не разглядишь.
Да и не старое нынче время, у половины односельчан в подвалах дизельки стоят, а к бездизельным соседям «сопли» поверху кинуты…
Реально шесть домов только обесточилось, жилых домов, понятное дело. Но и в тех жильцы наготове, родительский день, как-никак, — все, что можно, на батарейках да на аккумуляторах… В общем, не резон в ливень нырять, потерпят часок, не маленькие. Ливни в июне не долгие.
Вот раньше, лет двадцать назад, да-а-а… Свет погас, и гадай, когда ставни не выдержат… Кое у кого патефоны еще оставались, тем полегче было, — если, конечно, старой пружине в нужный момент кирдык не придет…
В те времена электрик на деревне и в самом деле первый человек был. А теперь… По привычке, по инерции уважают еще, но… Случись с ним что — перебьются, до рассвета дотянут…
С такими мыслями он спустился в подвал, дернул за шнур стартера. Дизелек трудолюбиво зафырчал — надежная машинка, немецкая, на четыре кила, да и жрет немного. Рябцев свинтил крышку бачка, проверил солярку: помнил, что вчера заливал, но привычка — вторая натура. Электрики в Загривье лишь раз ошибаются, вроде минеров… Отец вот ошибся, тридцать лет назад…
Стал собираться: кончится ливень, а он наготове. Дизельки дизельками, а работа работой, должен — делай. Работа у нас такая, забота у нас простая, жила бы деревня родная… Да уж…
Натянул кожаный жилет-разгрузку — все инструменты по карманам разложены, в строгом порядке, много лет назад заученном. Руки лишним занимать ни к чему, пусть в городе жэковские дяди Васи с сумками да с чемоданчиками по квартирам ходят.
На груди, поверху, — ряд карманчиков особых, вроде газырей на черкесках, только там патроны сверху вставляют, — а он снизу, натуге, чтоб вдруг не выпали… Это уж не от отца, сам додумался. А поначалу всяко-разно пробовал: и патронташ охотничий, открытый; и к стволам несколько штук снаружи крепил, чтобы совсем уж под рукой… Однако ж так — на груди, донцем вниз — быстрей всего получается, проверено, Зинка с секундомером засекала…
Распихал патроны — неторопливо, осмотрел каждый дотошно. Добрые, штатовские, без осечек бьют, — только вот картечь высыпана, жеребья вместо нее… Старая придумка, дедовская, — но лучше новых работает, куски нарубленного прутка угловатые, насквозь ни один не пройдет, не посвистит дальше без пользы, без толку… Летят жеребья, ежели издали стрелять, не кучно, — так ему ж гусей влет не бить. А так вот с пяти шагов в руку угодишь — нет руки, в голову — голова долой…
…Ладно, пора бы уж, дождь едва барабанит… Ну, бог в помощь, Петр Иваныч…
Провожать было некому, с Зинаидой восьмой год жили врозь… Еще раз, тем кто в танке: с Зинаидой они жили . Но врозь.
Детей растили вместе, да и в койке юность вспоминали не то чтоб редко…
Но… С электриками всякое в Загривье случается… И жила Зинаида своим домом. Да и что не жить, домов у них хватает. В пятидесятые, как деньгу почуяли, так уж размахнулись, понастроили… Вот, дескать, Ванятке избу рублю, как женится, так сразу и домом своим заживет… А Ванятке-то пятый год, едва от титьки мамкиной отлип… Однако — строили. Теперь жгут вот…
Выйдя в темноту и запирая дверь, поймал себя: «они», «почуяли», «жгут»… Уже не «мы», стало быть? Своим уж себя не считаешь? Смотри, а то…
