— То есть Сегретто, говоря прямо, изменился в лучшую сторону? В нем проснулась, как это… ну… как же она называется? Совесть?
Лицо мастер-мага затвердело. Я тут же, чтобы не заподозрил чего дурного, хохотнул глумливо, мол, все свои, чего там, и Ормазар сразу расслабился. Я, кажется, поймал мелодию, чтобы играть на струнах его души.
— Он стал другим. Опасным. Послание, кое он нам направил, обосновавшись в Яме, звучало просто: «Я вас уничтожу. Я полностью переделаю этот сгнивший мир». Я резко отвернулся к окну, надеясь, что выражение моего лица не заметят. Вместо минуса — плюс, надо же! Дыхание ада, в котором пребывает Маэт, произвело на свет что-то наподобие боевого ангела, решившего повернуть мир в сторону справедливости.
Переделать этот сгнивший мир — да не об этом ли мечтает каждый нормальный человек? Только рычагов влияния, сил у него нет, а глупая присказка «Изменись сам, стань лучше — и мир вокруг тебя изменится» на самом деле глубоко лжива. Мир категорически отказывается меняться. Если ты становишься слабее, добрее — мир, заполненный хищниками, начинает тебя жрать. Добро — слишком тонкая штука, его необходимо выдавать в хищный мир дозированно, и то, лишь тогда, когда ты сам — что-то вроде сильного и пофигистичного медведя, которому прочие хищники — не указ.
Однако у Сегретто появились рычаги.
— И как же он… хочет вас уничтожить?
Ответил Бромбак:
— Он собирает бездомных детей и вкладывает в них… совесть. Мы не знаем как… Магически вроде бы… Или просто через свою… опасную философию равенства! А также обучает боевой магии… иной, страшной магии, которой мы не можем толком противостоять… Пока можем, вернее, но силы его адептов прирастают… Он растит из детей, там, под землей, новое войско магов… Пока слабое, но он закрывает их смертельными ловушками, и мы не в силах пройти к нему… чтобы… чтобы захватить и подавить! А дети взрослеют… и вместе с взрослением возрастают их силы!
Я сказал, хорошенько подумав:
— Так… То есть я правильно понял: у Сегретто в подземелье своя школа магии, которая вдобавок прививает детишкам правильные… — я сделал глумливую паузу, — на его взгляд, моральные нормы? Любовь, бескорыстие и все такое прочее?
Бромбак смотрел на меня вполоборота. «Ты свой, — говорили его прозрачные рыбьи глаза, — ты все понимаешь, с тобою можно без обиняков».
— Насилие над личностью! — вскричал он визгливо. — Насильно, с помощью магии, вкладывает в них совесть! И иные… — он подвигал челюстью, словно пережевывал кусок какой-то дряни, — иные вещи, которые имеет право вкладывать лишь давно уснувший господь бог! Они изменяются, делаются хуже илотов! Превращаются в иных! Мы их так называем — иные! Подростки… некоторых мы изловили… Договориться с ними или просветить с помощью нашей магии невозможно — они лучше умрут, покончат с собой, лишь бы не предать своего Сегретто! Даже не выдали его облика! Он мнит себя — ни больше ни меньше — новым богом нашего мира! Тьфу! А новый бог, между тем, прорастает в Чреве!
Тут Бромбак осекся, поняв, что сказал лишнее. Я же подхватил его волну и кивнул с кривой улыбкой:
— Да-да… Маэт в Чреве, я слышал. Если ему суждено стать новым богом… Впрочем, мне все равно. Прав тот, кто сильней.
Они оживились. Я еще раз подтвердил, что свой, тысячу раз свой — раз говорю на их языке подлости и цинизма.
— Так значит, — сказал я, — у Сегретто в Яме целое змеиное кубло… А как же он их питает, чем они вообще живут?
— Крестьяне, — сказал, как сплюнул, Бромбак, — селяне, горожане подлых сословий… Воры! Все симпатизируют этой гнуси! Он же проповедует… равенство! Равенство для всех и каждого! Защищает, о-ох!.. Прекратил поборы на главном рынке, что над Ямой… Наказывает стражу за поборы… всех наказывает. Запрещает церкви взимать свою десятину! В городе у него повсюду — глаза, уши и карающие руки! Даже джереты Кустола его боятся!
Ого, да Сегретто — теневой король города Кустола.
Перенаправил денежные потоки. Даже не так — перекрыл денежные потоки, текшие от бедняков к толстосумам, берет себе, очевидно, лишь малую толику, за что любим чернью, которая обеспечивает благополучие таких вот магов, дворян, попов и прочих… жирных кондитеров.
Конечно, еретика необходимо уничтожить! И воров к себе расположил… Или, что вернее — подчинил. Нет, все-таки расположил, недаром Рикет — человек Сегретто — пытался спасти одного из глав воровского сообщества Кустола Джулимана Тизарра.
— А еще… еще иные завлекают и детишек горожан в глубину Ямы и учат… всякому! — вскричал Бромбак, яростно теребя тараканьи усы. От него остро пахнуло страхом. — Дело Сегретто растет и крепнет, и мы ничего, ничего, ничего не можем ему противопоставить! Когда его адепты начинают творить в Яме свои чародейства, эксперименты с видами магии, Чрево сходит с ума и Прядильщик насылает на Кустол тварей! Мы отбиваемся, а потом лежим без сил… И в такие моменты мы бессильны перед Сегретто — и он это знает. Он играет с нами… Играет как кот с хворыми мышами! В любой момент, когда мы бессильны, он может ударить и взять власть в свои руки! Он вездесущ!
Дело осложнялось. Маги боялись потерять власть и, возможно, расстаться с жизнями. А вот насчет атак Чрева на город требовалось уточнить. Я почему-то решил, что Чрево — среда агрессивная, развивающаяся экспоненциально, а Прядильщик — разумное существо, посылающее адептов взять один из пунктов сопротивления людей. Видимо, ошибся. Я вновь сел и отхлебнул пива прямо из жбана. Сейчас надо выпить, встряхнуться, иначе не пойму, не разберусь, не найду нужного тона вопросов, выдам себя.
— Значит ли это, что Маэт — боится Сегретто? Что Сегретто может помешать его приходу?
Последовала пауза. Затем Ормазар молча и чуть торжественно кивнул. Тут вернулся Раузер с ларцом под мышкой. С вызовом поставил его передо мной, бросил на стол бархатный кошелек-мешочек. Я благосклонно махнул рукой — мол, открывай коробчонку. Он открыл. Я уставился на сокровища Али-Бабы, на камни дивной величины и красоты. Содержимое ларца, полагаю, окупило бы стоимость ста процентов акций «Майкрософта». Почему-то вспомнились голодающие дети Африки. Всегда вспоминаются какие-нибудь голодающие дети, когда видишь сокровища, добытые неправедным путем.
— Выбирай, Джорек.
Я начал выбирать. Медленно и со вкусом. Брал камни, глядел на просвет, цокал языком, бросал презрительно обратно, либо совал в мешочек, изображая на лице неприкрытую алчность. Эмоциональный момент… Я полностью оседлал волну, на которой плавали мои предполагаемые работодатели. Их можно брать голыми руками. Я был для них уже не фаранг, чужак-наемник, а свой, родной, брат по ублюдочному, насквозь гнилому духу.
— А что же Чрево с Маэтом, — сказал я словно невзначай. — Я полагал, что оно, это Чрево, прежде чем выпустить Маэта, стремится поглотить весь мир…
Ормазар презрительно хмыкнул, пошевелил густыми молочными бровями.
— Все непричастные к тайне так полагают. Чрево — защитный контур, Джорек. Ясно тебе такое выражение? Такой же контур, как ловушки Сегретто.
