— Умоляю, быстрее! — вдруг затараторил пленник. — Сейчас явится хозяин здешних угодий, его величество живоглот! Видишь кости? Глянь! Это он с моей кобылкой такое сотворил, никакой совести! А я — на закуску!
Я поежился. Хозяин здешних угодий… Тот, кто смотрел на меня сквозь бойницу Алистена? Нет, то было что-то крупное. Но кто сказал, что живоглот — карлик?
Вали, убегай, сказал мне голос Джорека. Драпай, как только можешь быстро. Живоглот — твоя смерть, а потому — спасай свою шкуру, придурок. Я начал привставать — делая это помимо собственного желания, — и укусил себя за губу, чтобы болью сбить чужую волю. Слишком много ты начал за меня решать, Джорек! Раньше это меня устраивало, Лис знал, как выпутаться из опасной ситуации, но теперь чужие решения начинали бесить… и пугать.
Я в шкуре подлеца, который решает любую проблему наиболее выгодным для него образом. Предаст, солжет, украдет, зарежет. Социопат, аморальный ублюдок, воспитанный неведомыми кукловодами убийца, не достойный доброго слова упырь — вот кем был Джорек по прозвищу Лис. Если я не смогу подавлять его инстинкты, превращусь в тупоумного зомби: жрать, спать, сношаться, подличать — так живут девяносто процентов людей моего мира. Они спят и не могут проснуться для лучшей жизни. И потому зло торжествует везде, где есть человек.
— Чума на тебя! Холера! Маэт тебе в глотку! — заблажили вдруг из ямы. — Ой, милый боженька Спящий, помоги мне! Ой, зачем я тебе все рассказал! Ты сбежишь!.. Ой, только не убегай! Друг! Брат! Вытащи меня, я все для тебя сделаю! Деньги… у меня много… У меня есть сокровище! Яма… знаешь Яму в Кустоле, где сидят Сегретто и его дети? Там запрятано столько, что на всю жизнь хватит. И только я могу достать, я один! Ведь туда нет никому хода! А еще у меня имеется родная сестрица! Блондинка! На месяц отдам! Нет, мелочусь — на два! На два, слышишь? На два месяца — и делай с ней, что захочешь!
Сегретто? Я замер. Сегретто!
Знаю ли я Яму в Кустоле? Нет, не знаю. Но о Яме и Сегретто говорил Йорик, а значит, любые знания будут полезны мне-Джореку… Если только удастся разговорить этого человека.
На сей раз наши с Джореком желания сошлись — и ему, и мне нужно было спасти пленника.
Сегретто и его дети. Он что, семьянин? Нет, тогда я лучше вырву себе горло, но убивать Сегретто не стану!
Впрочем, сначала нужно все разузнать.
Я поднялся с кряхтением. Видимость в тумане была на семь-десять шагов. Не дыши полной грудью, Тиха, подсказал Джорек, — это опасно.
Угу, тут, в Сумрачье, похоже, опасно вообще все.
— Быстрее, ох, я прошу!
— Не торопи, а то развернусь и уйду.
Впрочем, я знал, что должен спешить. Нет, я не полезу по склону за веткой. Чувство опасности вдруг стало пронзительно острым, сердце тяжело билось в груди, туман стискивал ее, как обручем.
— Быстрее, умоляю! — проскулил сиделец. — Бывают случаи, когда все решают секунды!.. Долбень, ты меня вытащишь, или нет?
— Крэнк! Бывают случаи, когда на сидящих в яме недоносков валятся бревна! Не вякай, пока я тебя не достану!
На моем лице выступил пот. Веревка… Приспособить штаны? Ага, у меня же есть пояс! Я расстегнул тяжелую пряжку и вытянул пояс. Попробовал его на разрыв (кожа потрескалась, эх, слабовато!) и подтянул сползшие штаны.
— Эй, — крикнул, придерживая штаны рукой. — Я скину пояс. Схватишься за него, я тебя вытащу. Удержишься? Хватит сил?
— Сдюжу! Упрусь ногами в стену! Кидай!
Туман завивался над шахтой в спиральную воронку. Я подумал, что влажный теплый морок засасывает внутрь, в подземелья. Кто знает, насколько тянутся выработки? Да и глину ли тут добывали? Насколько помню, в глине часто находят алмазы…
Намотав конец ремня на ладонь, я присел над колодцем:
— Лови!
Послышался глухой удар и вопль:
— Ой, мандрук!
— Что случилось?
— Нич… о-о-ох… Ты меня убить решил? Пряжка! Надо предупреждать!
Я почувствовал, что краснею от злости. Этот сиделец, еще не выбравшись из ямы, уже довел меня до белого каления.
— Крэнк!
Пояс дернулся:
— Тяни!
Я потянул. И сразу почувствовал, как трещит, разрываясь, высохшая кожа пояса. С ужасной руганью я дернул пояс, как бы подсекая огромную рыбу. Из ямы проклюнулась голова — вся в глиняной пыли. В этот миг пояс звонко лопнул, и его край больно хлестнул по предплечью.
— Убр! — сказала голова, исчезая в яме.
Я схватил ее за длинные иссиня-черные волосы и рванул на себя.
Раздался протестующий возглас, почти женский взвизг, который оборвался после того, как сиделец распластался в полынных кустах физиономией вниз. Я выдернул его, как Гэндальф — Сэма Гэмджи (в третий раз поминаю этого близкого моему сердцу персонажа) из-под подоконника в той памятной сцене «Властелина колец», хотя лично я всегда недоумевал, как хлипкий и пожилой на вид маг мог поднять упитанного хоббита в стиле «подъем штанги рывком» и не расстаться после этого с поясницей. Впрочем, Гэндальф не человек, а майар, кости майаров, может, из титанового сплава, а позвоночные диски нарезаны из автомобильных рессор. Короче, классический «Т-100» из «Терминатора».
С гримасой, которая могла сойти в полумраке за улыбку, я перевернул человека на спину:
— Живой?
— Еретики Неспящих! Маэт… — Мужчина осторожно щупал затылок аристократически-тонкими пальцами с заостренными ногтями, затем стряхнул рыжеватую пыль с волос и короткой кожаной куртки. — Да ты хват! Едва не содрал с меня скальп! А вообще, мог бы додуматься свою скатку бросить, вот!
Черт, и правда. Скатка плаща пригодилась бы лучше дрянного пояса.
Человек присел, повертел головой. Потом, отдуваясь, взглянул на меня:
— А у тебя уши покраснели! Остренькие какие, ага!
Я подавил желание съездить ему по сопатке. Вместо этого сграбастал сидельца за ворот грязной синей сорочки и рывком поставил на ноги.
Мужчина скосил глаза вниз:
— Теперь у тебя штаны упали.
Я торопливо натянул свои модные бахромистые брюки, подхватил торбу, испустив сдавленный рык. Выдернул завязку горловины торбы, торопливо пропустил в шлеи штанов, завязал. Лучше чем ничего и намного лучше, чем бегать со спадающими портками.
— А видок-то у тебя задрипанский, — спокойно констатировал спасенный.
Он оказался субтильным коротышкой, лет эдак тридцати. На лбу алел кровоподтек, по щекам расползался почти девичий румянец. Глаза были черные и быстрые, а в лице с узким подбородком проглядывало что-то хищное, кошачье. Черты правильные, но их безнадежно уродовал шрам, перекроивший правую сторону лица от виска до самого подбородка. Бывают шрамы тонкие, хм, утонченные, этот же был широким, бугристым, похоже, срасталась кое-как залатанная рваная рана. Коротышку явно резали чем-то солидным.
