На голове Надин попыталась соорудить нечто задорное и спортивное, но получился лохматый наворот, изрядно смахивавший на разоренное гнездо зябликов. А попытка уничтожить запах «Мальборо Лайт», въевшийся в стены за три недели (столько времени Надин не открывала окна), закончилась разбитым окном на кухне. Вот так взяла и разбила. И как ей это только удалось! Сквозь оскалившуюся дыру задувал ледяной штормовой ветер баллов в десять. Надин залепила пробоину пластиковым пакетом, от чего теплее не стало, а поскольку вызывать стекольщика было некогда, оставалось лишь уповать на медлительность и туповатость домушников, курировавших ее район: может, за час с небольшим они не успеют вычислить ее квартиру.
Тяжело дыша, она открыла дверь, и ей явилось виденье чистой красоты; впрочем, ничего иного Надин и не ожидала. Золотистые волосы Дилайлы были затянуты в безупречный, гладкий — волосок к волоску — конский хвост, тело помещено в скромного вида черные хлопчатобумажные леггинсы, черную майку без рукавов и просторный уютный черный пуховик — в этом наряде Дилайла напоминала хрупкую куколку. А кожа! Она сияла свежестью, словно Дилайла уже пробежала трусцой две мили. Дилайла широко, от уха до уха, улыбалась.
— Привет! Я не опоздала? — пропела она. — Нет… нет… — Надин вдруг сообразила, что из уголка ее рта свисает сигарета и поспешила вынуть окурок. — Все нормально. Входи.
Надин нельзя было назвать психопаткой. Временами на нее, конечно, накатывало, но с кем не бывает. Однако она не принадлежала к той категории девушек, которые шага ступить не могут, не порвав колготки, а лазанью не приготовят, не спалив при этом полдома. Обычно Надин держалась раскованно и уверенно. Так почему же, едва завидев Дилайлу Лилли, она начинала буквально разваливаться на части, почему сам факт существования этой женщины заставлял ее буквально выбиваться из сил? Как я убога, думала Надин. Если бы на месте Дилайлы была любая другая девушка, Надин бросила бы скороговоркой: «Входи, извини за беспорядок, прости, что накурено, и я похожа на чучело…»
Почему же перед Дилайлой она испытывала жгучую потребность выглядеть совершенством?
— Вау! — принялась восхищаться гостья, пробираясь по тесной прихожей, — как у тебя интересно! Какие волшебные стены! — Она потрогала пальцами розовую фольгу. — Где ты такое достала?
— Это обертка для конфет. Нашла большую коробку этой дряни в студии по соседству после того, как оттуда выехали. Замучилась наклеивать.
— Потрясающе! — выдохнула Дилайла. — Сколько у тебя воображения! Я бы в жизни до такого не додумалась. Ужасно оригинально.
О боже, опять она взялась за свое — самоуничижительное «ты намного лучше меня, паршивой никчемной идиотки».
— Ой, какая прелесть! — Дилайла разглядывала рисунок на обоях в гостиной. — Это ведь кролик Миффи? — Указательными пальцами она приподняла верхнюю губу и рассмеялась. — Я обожала кролика Миффи. Где ты это раздобыла?
— Это, — скрежеща зубами, ответила Надин, — в детском магазине. Они закрывались и распродавали товар за бесценок. Кролика с руками не отрывали, танкисту Томасу и динозаврам он не конкурент.
— Изумительно, просто изумительно… Забавно, издалека кажется, что на обоях цветочки, а подойдешь поближе и видишь — кролик. Магнолии — самое изысканное, что я могу выдумать по части декора.
От машины Надин Дилайла, разумеется, тоже пришла в восторг:
— У-у, секс на колесах! Как называется?
— «Альфа». «Спайдер».
— Красивая. Везет же тебе! Дома я езжу на «мерседесе». Хорошая машина, но не слишком сексуальная.
Что она несет, думала Надин, и как ей не надоест. Если долго себя принижать, то можно и совсем исчезнуть, уйти под землю, так что и следа не останется. Либо эта женщина страдает тяжелой формой комплекса неполноценности, либо она напрочь не способна нормально общаться с женщинами, не столь красивыми, как она сама. В любом случае восторженные возгласы Дилайлы начинали действовать Надин на нервы. Уж лучше бы Дилайла оставалась прежней — грубоватой, вызывающей.
Надин сознавала, что несправедлива к Дилайле. Та лишь пыталась вести себя по-дружески, по-свойски. Но беда в том, что ни в «свои», ни в подруги эта Барби из мира мужчин, абсолютно не годилась, и потому все, что она говорила, звучало фальшиво. Она уж была не той крутой Дилайлой, которую Надин знала и ненавидела в школьные годы. Теперь она лишь банально раздражала.
На «пешеходной дорожке» уверенно пружинившая шаг Дилайла выглядела великолепно — упражнение давалось ей без видимых усилий. Ни капельки пота не пролилось, ни волоска не выбилось из прически.
— Ты раньше этим занималась? — прохрипела Надин.
— Не-а, — ответила Дилайла, пугающе ровно дыша.
— На какой ты скорости? — полюбопытствовала Надин.
Дилайла убрала полотенце со счетчика:
— Э-эм… на тринадцатой, кажется. Нет, на четырнадцатой.
Четырнадцатая! Надин чуть не надорвалась, подбираясь к десятой скорости, для чего ей понадобились месяцы упорного труда!
— Ага, — промямлила она, — здорово.
Надин изо всех сил сдерживалась, чтобы не спросить о Диге. Вопрос цеплялся за кончик языка, как пальцы ныряльщика за трамплин.
Она прокручивала фразу в голове, меняя интонацию и порядок слов, но как ни старалась, не смогла вытолкнуть их изо рта. Она панически боялась, что голос треснет, и неведомо откуда выступят слезы, и прямо посреди спортивного зала, на глазах Дилайлы Лилли и прочих посетителей, она потеряет контроль над собой.
Кроме того, Надин подозревала, что не вынесет, если в ответе на ее вопрос прозвучит хотя бы малейший намек на интимную близость между Дилайлой и Дигом. Надин хватило того, что эти двое беседовали вчера вечером, что у них были какие-то общие интересы, в то время как она сама — его лучший друг! — разругалась с Дигом в дым. Сколько же странных перемен произошло за последние несколько дней!
По бегущей дорожке Дилайла припустила, словно по полю с васильками и маками, подгоняемая ветром; ноги беззвучно опускались на резиновое покрытие, конский хвост развевался, как от летнего бриза. Надин ступила на этот снаряд лишь однажды и довела себя до полного паранойи: ей мерещилось, что она вот-вот оступится и полетит пушечным ядром прямиком на колени приседающих физкультурников. Больше она к дорожке не подходила.
Они встали рядом на снаряды, название которых Надин так и не узнала и про себя обзывала «свистульками». Надин всегда чувствовала себя неуверенно на этом снаряде, цеплялась за поручни, как утопающий за соломинку, и со свистом размахивала ногами. Дилайла же бесстрашно опустила руки вдоль тела и чуть ли не вышагивала по снаряду. И делала она это на последней скорости.
Обернувшись к Надин, Дилайла одарила ее широкой, заряженной адреналином улыбкой — свидетельством отличнейшего самочувствия — и опять замахала ногами.
