За всё время кошмарной поездки машина к первый раз
остановилась — как раз подъехали к железнодорожному переезду. Мимо с грохотом
несся поезд. У шлагбаума других автомобилей не было, только стоял белобрысый
деревенский мальчишка, держа за руль слишком большой для него велосипед. Он с
любопытством глазел на роскошное авто, вглядывался в темные стекла, от нечего делать
состроил рожицу собственному отражению и засмеялся. В ухо Николасу хмыкнул
железнорукий Макс — сорванец его развеселил.
Потом раздался звонок, шлагбаум поднялся, и мальчишка,
вихляя тощим задом, покатил вперед. На спине у него подпрыгивал ранец с
цветными наклейками.
— Смотрим внимательно, — сказала Жанна, трогаясь с места.
Всё дальнейшее происходило на протяжении одной бесконечной,
зависшей во времени секунды.
Увидев, как бампер разгоняющегося джипа нацеливается прямо в
заднее колесо велосипеда, Николас закричал и рванулся. Макс тоже охнул, зажим
не расцепил, но — видимо, непроизвольно — чуть-чуть ослабил. Этого люфта в
два-три сантиметра хватило для того, чтобы Фандорин в отчаянном рывке достал до
руля.
Нос машины вильнул влево, едва чиркнув по велосипедной шине.
И тем не менее, маленький седок полетел в кювет.
Тут охранник вовсе выпустил Николаса, оба обернулись и
увидели, как мальчишка сидит на земле рядом с упавшим велосипедом, машет вслед
джипу кулаком и гневно разевает рот. Слава Богу, жив!
Утконос, тоже оглянувшийся назад, невозмутимо принял прежнюю
позу. Макс же коротко дернул подбородком, и ресницы его слегка дрогнули, а
когда он снова взял шею пленника в захват, то гораздо свободнее, чем прежде.
— То же самое я сделаю с вашим славным толстячком Эрастом, —
пояснила Жанна. — Только отвести руль будет некому. Доходчиво показала? Нет?
Тогда исполняю на бис. В этой глуши можно хоть всё население передавить — никто
не почешется.
Впереди, держась поближе к обочине, ехала целая стайка
маленьких велосипедистов. Должно быть, где-то неподалеку находилась школа.
— Держи его крепче, — велела Жанна, разгоняясь.
Макс сглотнул, но приказ выполнил.
И снова Николасу было то же самое видение, только в обратной
последовательности.
Сначала он увидел сверху грязный бинт шоссе, по которому
шустро ползла жирная, блестящая муха. Зум дал увеличение, и муха превратилась в
автомобиль. Стала видна внутренность автомобиля: четверо людей, искаженное лицо
самого Ники. А потом мир сжался до размеров Никиного тела, и сделалось ясно,
что маленький мир с немногочисленным его населением — Алтын, Геля, Эраст — куда
важней мира большого. Без большого мира жить можно, без маленького — нет.
И Фандорин быстро сказал:
— Да. Да.
— То-то же, — усмехнулась Жанна. — И нечего про принципы
болтать. У человека, который ради своих принципов не готов пожертвовать всем,
нет права говорить «нет».
Свою часть сделки она выполнила — за долю секунды до
столкновения с последним из маленьких велосипедистов слегка повернула руль.
Краткий миг облегчения в череде наползающих друг на друга
кошмаров — вот что такое настоящее счастье, понял вдруг Николас. И в течение
нескольких последующих секунд был по-настоящему счастлив — насколько человек
вообще может быть счастлив.
Глава 14
Тщетная предосторожность
— Ваше счастье, что я спешу! — вскричал коллежский советник,
видно, утратив терпение. — У нас в Новгороде с невежами поступают просто.
Сейчас кликну полицейских, сволокут на съезжую да отсыпят полета горячих. Не
посмотрят, что в сюртуке.
— Вы грозите мне поркой? — недоверчиво переспросил Фондорин.
— Ну это, пожалуй, уже слишком.
Раздалось два звука: один короткий, хрусткий, второй
попротяженней, будто упало что-то тяжелое и покатилось.
Откинулась крышка проклятого короба, сильные руки вынули
Митю из капкана.
— Дмитрий, ты цел? — с тревогой спросил Данила, наскоро
ощупывая освобожденного пленника.
Тот утвердительно замычал, еще не вынув изо рта кляп. А
когда вынул, показал на неподвижно раскинувшееся тело:
— Вы его убили?
Фондорин укоризненно развел руками:
— Ты же знаешь, что я убежденный противник намеренного
смертоубийства. Нет, я вновь применил английскую науку, но только не палочного,
а кулачного боя. Она называется «боксинг» и много гуманнее принятого у нас
фехтования на колющих орудиях.
С этими словами он перевернул лежащего чиновника и коротко,
мощно ударил его ногой в пах. Митя аж взвизгнул и присел — братец Эндимион один
раз двинул его этак вот между ляжек, притом не со всего маху, а коленкой и
несильно. Больно было — ужас.
— Зачем вы его?
— Для его же пользы. — Данила обхватил Митю за плечи, повел
назад в гостиницу. — Видишь ли, Дмитрий, на свете есть изверги, у которых
разгорается похоть на малых детей. После пропажи сына я к таким особенно
пристрастен, хотя понимаю, что с медицинской точки зрения они никакие не
изверги, а больные люди. Одним кратким ударом я произвел человеколюбивую
хирургическую операцию, помог этому господину избавиться от плотских забот и
вернуться в ряды цивилизованного общества. Причем прошла операция безо всякой
боли, ибо, как ты мог заметить, твой обидчик пребывал в бесчувствии.
В сенях он еще прибавил:
— Друг мой, не расстраивайся из-за этого безобразного
происшествия. На свете много темного, но немало и светлого. И вот еще что.
Давай не будем рассказывать об этом маленьком случае Павлине Аникитишне, у нее
слишком чувствительное сердце. Хорошо?
— Хорошо.
— Однако ты весь дрожишь. Неужто так замерз? А ведь и в
шапке, и в бекеше.
Дрожал Митя не от холода, а от пережитого страха, но разве
объяснишь это человеку, который, дожив до седин, кажется, так и не узнал
значения этого слова? Как, должно быть, замечательно: жить на свете и
ничегошеньки не бояться! Ничего-преничего. Можно ли этому научиться или сие дар
природы?
— Годами ты львенок, но умом и сердцем настоящий лев, —
сказал Данила. — Если б ты не принялся колотиться — и мычать, я поверил бы
этому хитроумному безумцу и отпустил его.
