— А по-моему, не очень. — Жанна потушила сигару прямо о
клеенку — противно запахло химией. — Давай, котик, еще пари на его татарочку
заключим.
Николас Фандорин в жизни (во всяком случае, с ясельного
возраста) не бил женщину и даже не предполагал, что способен на такое, а тут с
утробным, совершенно нецивилизованным рычанием потянулся, чтоб схватить
подрядчицу за плечи и вытрясти ее черную душу. Но Жанна легко, словно играючи
стукнула его ребром ладони по запястью, и правая рука сразу онемела, безвольно
опустилась, так что пришлось схватиться за нее левой.
Олег Станиславович поморщился:
— Всё-всё, иди, отдохни. Мы с Николасм Александровичем
поговорим тет-а-тет.
— Как-нибудь после додеремся, ладно?
Профессионалка послала Николасу воздушный поцелуй, заказчику
просто кивнула и вышла из кухни.
Мужчины проводили ее взглядом. Потом Ястыков сказал:
— Не берите в голову, Николай Александрович. Если исполните
свою работу чисто, ничего с вашей семьей не случится.
А со мной? — чуть было не смалодушествовал Фандорин, но
удержался. Ответ был и так ясен. Разве они оставят в живых такого свидетеля?
Поэтому ограничился кивком.
Ястыков отлично понял смысл паузы.
— Приятно иметь дело с выдержанным человеком. Излагаю суть
проблемы. Сразу же по завершении операции мы связались с Куценко, объяснили ему
расклад. Он, естественно, потребовал разговора с дочерью. Хочет убедиться, что
она цела. Нормальная родительская реакция. Но штука в том, что девчонка
заупрямилась. Ей суют трубку — сжала губы, и ни звука. Когда Куцый понял, что
телефонного разговора с дочерью не будет, у него даже голос задрожал. Последний
раз я слышал, как у него дрожит голос, в пятом классе, когда я его на переменке
промокашкой кормил. Если Мират вообразит, что девчонку угрохали, начнется
третья мировая война. Он хоть и шахматист, но от воспаления отцовских чувств
может утратить адекватность… Скажу честно, я был за то, чтобы хорошенько
надрать паршивке уши, но Жанна отсоветовала. Говорит, что девчонка крепкий
орешек и что лучше прибегнуть к вашей помощи.
Олег Станиславович повертел бриллиантовый перстень на
мизинце, рассеянно полюбовался игрой света.
— Сказала, поболтаем с ним немножко, постращаем. Станет как
шелковый. Но я, знаете ли, тоже психолог, и вижу, что с вами нужно начистоту,
по-честному. Как говорится, у вас товар, у нас купец. Убедите вашу воспитанницу
поговорить с папашей. Что именно она будет нести — не важно. Главное, чтобы он
услышал ее голос.
Фандорин хмуро сказал.
— Она думает, что я ее предал. Не захочет со мной говорить.
— А это уж не моя проблема. Или у вас есть товар, или нет.
Если нет, придется платить собственной плотью. Знаете, как у Шекспира.
* * *
Разговор с Мирандой был тягостным. Собственно, разговором
это назвать было нельзя, потому что говорил один Фандорин, а его ученица сидела
на кровати, подобрав ноги, и смотрела в стену. Николасу был виден ее профиль:
сверкающий ненавистью глаз, закушенная губа. Рука Миры сжимала тонкую
щиколотку. Один раз девочка отняла руку, чтобы почесать локоть, и Николас
увидел на щиколотке белую полосу — так бешено стискивала она пальцы.
Он ужасно волновался. Сам понимал, что несет путаную
галиматью, поверить в которую совершенно невозможно. И Мира, разумеется, не
верила. А скорее всего, даже не слушала. Просто смотрела в стену и всё.
— Я виноват перед тобой… Перед всеми вами. Я идиот, клюнул
на приманку… Но я тебя не предавал, честное слово, — пробормотал он совсем уж
жалким тоном. — Поговори с отцом, прошу тебя. Если ты откажешься, они тебя
убьют. У них не будет другого выхода…
В ответ Мира шмыгнула носом, но, похоже, не от сдерживаемых
слез, а от ярости.
Упавшим голосом, уже ни на что не надеясь, Николас сказал:
— Неужто какой-то там химкомбинат стоит дороже жизни?
Обычная сделка. У твоего отца будут и другие, не менее важные. Не понимаю…
Не оборачиваясь, она процедила:
— Где уж тебе.
Он встрепенулся. Слава богу, заговорила! И быстрей, быстрей,
пока она снова не спряталась в свою раковину:
— Да что тут понимать? Твоему отцу нужны барыши, Ястыкову
тоже. Конечно, Мират Виленович несколько разборчивей в средствах, но тоже не ангел.
Ты ведь не маленькая. И не слепая. Твой отец предприниматель, который делает
деньги, и большие деньги. А в наших джунглях делать большие деньги без острых
клыков, да еще заботясь о чистоте рук, совершенно невозможно.
— Не в деньгах дело, — отрезала Мира.
— А в чем же тогда?
— Своему нож в спину не втыкают. Так Роберт Ашотович
говорил. Папа ждал, надеялся, а теперь из-за меня всё псу под хвост? Да я лучше
сдохну!
Она снова зашмыгала носом, но теперь уж точно от слез —
рукавом вытерла щеку, потом еще и еще.
Николас подошел, сел рядом, протянул свой платок.
— Ты для него во сто крат важнее всех комбинатов, — сказал
он тихо. — Что ему все деньги на свете, если он тебя потеряет?
Она закрыла лицо руками. Плечики сотрясались от рыданий, и
Николасу захотелось их обнять, погладить девочку по голове, прижать к груди.
Не стал — побоялся, что оттолкнет.
— Ты так говоришь, потому что о своих детях заботишься! —
всхлипывая, выкрикнула Мира. — А на папу тебе наплевать! Только соври, что это
не так!
Она впервые повернулась к нему. Блестящие от слез глаза
обожгли Фандорина неистовым пламенем, и он смешался, опустил голову.
— Ну то-то. — Миранда высморкалась. — Ладно, не трясись.
Скажи этим козлам: поговорю.
* * *
Телефонный разговор состоялся в третьей комнате, такого же
нежилого вида, как две остальные, но побольше размером и с телевизором. У стен
— диваны, на них разложены портативные рации, еще какая-то аппаратура
непонятного назначения, два короткоствольных автомата со складными ручками.
Ясно — помещение для охраны.
