Ужасный капитан-поручик соскочил с коня, постучал в дверцу:
— Ваше сиятельство! — крикнул он. — Пустая затея от Пикина
бегать! Как это я мимо-то прогрохотал, ведь по одной дороге ехали! В Твери на
заставе говорят: был дормез, в Завидове говорят — не было. Чудеса да и только.
Дай-ка, думаю, вернусь. Павлина Аникитишна, что вы молчите? Ау!
Он распахнул дверцу, а тут как раз и Данила подошел. Митя
благоразумно остался сзади.
Ну сейчас будет!
Фондорин тронул преображенца за плечо:
— Кто вы, сударь, и что вам нужно в моей карете?
— В вашей карете?
Пикин озадаченно уставился на незнакомца.
— Это дормез графини Хавронской, я отлично его знаю!
— Карета прежде и в самом деле принадлежала даме, имя
которой вы назвали, однако от самого Новгорода в ней еду я. Графиня была так
любезна, что уступила мне свой экипаж, причем за самую скромную цену. Вам дело
до ее сиятельства? Сожалею, но не имею представления, где она сейчас находится.
— Черррт!
Пикин в бешенстве двинул кулаком по дверце.
— Триста верст зря! Проклятая баба! — Он еще и ногой
размахнулся, чтоб ударить ботфортом по колесу, но вместо этого спросил. — А не
было ли с ней старого мужика — косматого, звероподобного, с седой бородищей?
Данила насупился, сдержанно произнес:
— Нет, описанного вами субъекта я рядом с ее сиятельством не
видел. С ней был маститый, почтенный поселянин зрелых лет. Пикин оглядел
Фондорина с головы до ног.
— А вы-то кто такой? Назовите имя!
Тот скрестил руки на груди.
— Сначала представьтесь вы, как это заведено у приличных
людей.
— С чего вы взяли, что я приличный? — хмыкнул
капитан-поручик.
— С того, что на вас мундир ее императорского величества
Преображенского полка.
Спокойные, с достоинством произнесенные слова возымели
действие.
Злодей вскинул голову, представился:
— Гвардии капитан-поручик Пикин. — И, выдержав паузу, со
значением прибавил. — Адъютант его светлости князя Платона Александровича
Зурова. Ну, а вы кто? Куда едете? Зачем?
— Данила Фондорин, отставной гвардии капитан и кавалер. —
Митин покровитель слегка наклонил голову и в следующую секунду совершил
страшную, неисправимую ошибку — произнес. — Путешествую со своим воспитанником
из Санкт-Петербурга в Москву, где проживал прежде и намерен обрести жительство
вновь. Позвольте же и мне, в свою очередь, осведомиться…
Он не договорил, заметив, что преображенец его более не
слушает и смотрит мимо, да еще разинул рот.
Вероятно, это была всего лишь гримаса изумления, но бедному
Митридату померещилось, что капитан-поручик хищно, по-волчьи ощерил зубы.
— Шишки зеленые! — задохнулся Пикин. — Вот удача!
— Что вы хотите этим…
Капитан-поручик оттолкнул своего визави в сторону.
— Уйди, старый дурень! Если это твой воспитанник, то я —
персидский евнух. Ну, Андрюша, нынче твоя масть!
И пошел на Митю, растопырив руки — будто куренка ловил.
— Вы меня толкнули, и весьма невежливо, — сказал ему вслед
Данила. — Что вам нужно от мальчика? Мы еще не закончили разговор про графиню.
Пикин отмахнулся.
— Черт с ней, с Хавронской! За нее князь обещал чин и
только! А за этого цыпленка другая особа сулила мне много больше! Иди-ка сюда,
цып-цып-цып.
Митя попятился. Он отлично знал, о какой особе толковал
Пикин. Слыхал и о награде — половине долга.
За момент до того как монстр ухватил бы его за шею, самого
капитан-поручика взяла за ворот крепкая, жилистая рука и развернула к Мите
спиной.
— Во-первых, вы оскорбили достойнейшую даму, послав ее к
черту. Во-вторых, оскорбили моего воспитанника, обозвав его детенышем
нелетающей птицы. В-третьих же, вы оскорбили меня — дворянина и кавалера.
Пикин был так доволен встречей с Митей, что даже не озлился.
Только сбросил Данилину руку.
— Не знаю, старый брехун, чего ты там кавалер и какой
отставной козы капитан, но ежели ты сей же миг не уберешься, я вобью тебе в
глотку твою собственную челюсть.
Фондорин удивился:
— Это так в Преображенском полку нынче принимают вызов на
дуэль? В мои времена были другие обычаи.
— Дуэль? — поразился капитан-поручик. — С тобой? Да ты
шпагу-то удержишь, Полтавский ветеран?
— Это не ваша забота, — наставительно сказал Данила. — Ваша
забота — восстановить честь, которой я сейчас нанесу рукоприкладное
оскорбление.
С этими словами он звонко, хоть и несильно, шлепнул
преображенца по щеке.
На лице капитан-поручика отразилась крайняя степень
изумления, он даже дотронулся до уязвленного места, словно желая
удостовериться, в самом ли деле с его щекой могла произойти подобная оказия.
Фондорин развел руками:
— Ну вот, сударь. Полна площадь свидетелей, в том числе
военного сословия. Или бейтесь, или из гвардии вон. Так гласит дуэльный статут.
Задумчиво глядя ему в лицо, преображенец негромко произнес:
— Что ж, старичок, будь по-твоему. Это я сгоряча, на
радостях, тебе убираться велел. А отпускать тебя, пожалуй, нельзя. Начирикал,
поди, тебе воробьишка, о чем не следовало…
— Нет! — крикнул Митя. — Я ни слова!
— А все же так, шишки моченые, верней выйдет. Пойдем,
Аника-воин, пыряться. Где шпагу возьмешь?
— Одолжу у господина партионного начальника. — Данила указал
на гатчинского офицера, наблюдавшего за ссорой с чрезвычайным интересом. —
Поручик, вы окажете мне эту любезность?
— С великим удовольствием, — немедленно откликнулся тот, и
видно было, что не соврал — глаза так и заблестели. — Дворянин дворянину! В
деле чести! Всегда! Могу и секундантом быть. А вторым… — Он оглянулся на своих
солдат. — Ну вот хоть капрал Люхин. Он служака исправный и грамоте знает.
— По мне хоть кто. — Пикин уже скинул плащ и шляпу. —
Условие одно: бьемся до смерти. Посему господ секундантов прошу не соваться, не
разнимать, а кто полезет — уши отстригу. Ясно?
