Тулага пожал плечами:
– Я просто сяду на него и улечу. Кто меня остановит?
– Я, – сказал Тео.
Они взглянули друг на друга: Гана хмуро и серьезно, Смолик с легкой улыбкой. Между ними повисла настолько хорошо ощутимая угроза, что Арлея невольно повела плечами.
– Прекратите! – громко велела она.
– Что прекратить? – спросил Тулага, не отводя взгляда от Смолика.
– Да-да, тут я вынужден поддержать этого пирата: что прекратить? – согласился Тео. – Мы не хватаемся за оружие, а просто играем в гляделки...
И тут заговорил Аблер Гер – очень солидно и уверенно:
– На лодке нас сюда доставили четверо гребцов. Все – бывшие военные моряки, и все хорошо вооружены. Еще с нами телохранитель мисс Арлеи, он снаружи, под дверью. Хотите, чтобы я взял под стражу вас обоих?
– Взять под стражу меня? – удивился Смолик, отрывая наконец взгляд от Тулаги и переводя его на Гера. – Меня – на моем же корабле?
– Это мой корабль, – напомнила Арлея.
Аблер продолжал:
– Вы оба – пираты. Бывшие или нет – не важно, вы мне все равно не нравитесь. Слишком часто я имел дело с вашей братией, чтобы... Короче, капитан де Смол, вы будете слушать все, что я скажу. И подчиняться. Если не хотите, чтобы, как только мы с мисс Арлеей вернулись на «Быстрый», ваш клиргон оказался под огнем его пушек. Тебя, мальчишка, это тоже касается. Хороший выстрел из носового арбалета – и это чудовище разлетится на куски, как только ты попытаешься улететь...
– Он не улетит, – перебил Тео. – Для этого ему придется справиться со мной, что само по себе маловероятно. И с матросами. Отныне каждую ночь на корме будут дежурить трое моряков с приказом без всяких разговоров стрелять в преторианца, если попытается приблизиться. Я не шучу, ты уяснил, пират? Ну ладно, ладно! – Смолик поднял руки, когда Аблер Гер тяжело посмотрел на него. – Мы поняли, оба поняли все, что должны были понять, не правда ли, юный головорез?
Теперь все взглянули на Тулагу. Шрам на его щеке поблескивал тусклым серебром. Не меняя позы, он едва заметно кивнул.
– Хорошо, – сказал Гер. – Значит, сейчас никто никуда не летит. Я продолжаю. Мисс Арлея уже слышала это предложение, я изложил его, пока мы плыли сюда. Теперь повторю: вскоре мы достигнем Цепи. Уже долгое время там командует Гран Челобор. Когда-то мы с ним служили в военном флоте Гроша. После Трехлетней войны я нашел работу на Суладаре, а он нанялся на службу к властителю Тхая. Мы с Граном поговорим. Если недавно сквозь Цепь проплывал айклит с необычной командой, он наверняка запомнил это. Ты прав, пират: айклиты не частые гости здесь. И если он вошел в Таиты – мы узнаем. Более того, возможно, нам удастся получить какие-то намеки на то, куда он направился дальше.
– А если не проплывал? – спросил Тулага.
Поднявшись со стула, Аблер Гер ответил:
– Тогда и будем решать.
* * *
Теперь конечности слушались его хорошо. На берегу Атуя Уги-Уги смог, вырвав из топкой прибрежной земли бамбуковый стебель, щупальцем запустить его с такой силой вслед улепетывающему туземцу, что, когда конец стебля ударил того в затылок, беглец, вскинув руки, повалился лицом в грязь.
Монарх достиг южной части Атуя на закате, перед тем весь день летел над облаками, между Эка-Оре, Малаем и другими островами. После полудня по правую руку возникло юго-западное побережье Да Морана, и в голове Уги-Уги, ставшей теперь пристанищем странных мыслей, необычных образов и непривычных чувств, шевельнулось воспоминание: его дворец, бухта Наконечника и ладья под названием «Небесные паруса»... Возможно, стоило отправиться на Да Морана? Но зачем? Хотя ладья... а что с ладьей? Кажется, какой-то метис, его звали Ганой, отплыл на ней, чтобы добыть клад. Но зачем обновленному Уги-Уги какие-то сокровища? Он желает другого: отомстить белым, всем, кто унижал его, ведь он мог бы стать повелителем всего Суладара, всего мира, если бы не они...
Приближаясь к Атую, монарх что было сил пытался думать связно, но в новом обличье это становилось все труднее. Поток сознания напоминал облачный ручей, прихотливо извивающийся между деревьями, то становившийся цепочкой грязных луж, то нырявший под корни. Мысли путались, а еще Уги-Уги постоянно забывал, кто он такой. Он был рыбой, Большой Рыбой в океане Канона, могучим грозным китом, хищником, злобным и опасным. Почему, откуда возникло чувство, что он рыба? Монарх не мог вспомнить. Он слышал беспрерывный шелест, потрескивание, свист и голоса – сигналы, которыми сквозь Канон обменивались пауноги. Не так уж много было тварей на Аквалоне, но достаточно, чтобы их переговоры смешались в разноголосый гул. Внутреннийслух Уги-Уги также постепенно улучшался, и звуки становились все громче. Теперь монарх не просто слышал, но ощущал их в виде большого облачного озера, поверхность которого тихо покачивалась, колыша шары-буйки – сознания пауногов. Рассудок самого монарха стал таким же буйком и так же качался на звуковой глади. По мере того как восприятие расширялось, монарх видел все больше буйков: если поначалу, когда он только покинул провал, внутреннему взору было доступно всего около десятка сознаний пауногов, тех, что находились поблизости, то теперь – почти сотня.
В какой-то момент Уги-Уги показалось, что они обитают даже где-то вверху, по правую руку... что там? Светило? Кавачи? Кавачи! Неужели пауноги живут и на нем? Те далекие сознания были не такими, как у населяющих поверхность тварей. Они, кажется, обладали индивидуальностью, в отличие от местных, которые были механическими, без всяких чувств и эмоций, имели лишь минимальные воспоминания, необходимые для нормального существования. Ну а те, что жили в небе... Впрочем, подлетев к Атую, монарх перестал ощущать их.
Уже возле острова он окончательно убедился: незримое звуковое пространство, через которое пауноги связаны друг с другом, и есть Канон – окутывающее Аквалон облако неслышных простым смертным звуков и зримых лишь для ученых-магов образов, которые то и дело проносились перед внутренним взором. Да-да, теперь он мог видеть их без всякого гношиля! Монарх довольно покачал щупальцами, осознав это. Предметы и механизмы, чертежи, рисунки, статуи, силуэты людей, одежда, постройки, модели эфиропланов и паровых карет – и все это связано тончайшей сетью. В виде недооформившихся мысленных образов обитали они в наполненной энергией невидимой реальности. Она отличалась от обычного пространства так же, как бурлящий на огне кипяток отличается от чуть тепловатой воды, которой этикени заполняли ямы-отстойники. В Каноне могли обитать только лишенные своего эго мыслеобразы или механические сознания пауногов – и, быть может, каких-то других существ... великих богов и злобных демонов.
Тот человек, которого Уги-Уги сбил с ног бамбуком, вяло шевелился в зарослях, пытаясь встать. Монарх щупальцами раздвинул ветви, опустился ниже и с удивлением понял, что видит не одного из своих охранников или слуг, но гварилку, да еще и вооруженного. Что он здесь делает? До гварилок Уги-Уги теперь особого дела не было, это племя стало лишь частью тех, кого монарх собирался уничтожить. Он решил: виноваты не только белые. Перед ним, величайшим из властителей Аквалона, провинились все населяющие мир люди. Мысли мчались, то падая в глубины изменившегося сознания, то взвиваясь в ментальные выси, кружили на одном месте, бросались из стороны в сторону, путались и разрывались в клочья; шелест, звон, потрескивание и свист наполняли голову Уги-Уги.
