– Шашку по им! – решительно сказал юнга.
– Нет, не выйдет. Как ты ее бросишь здесь? Это будто в воде бросать, она тебе сразу под ноги упадет.
Они теперь не шли, а скорее плыли, упираясь ногами в дно, накреняясь вперед и разгребая световую жижу перед собой. Свет набивался в рот, щекотал горло.
– Глотку забивает. – Голос боцмана доносился глухо, будто откуда-то из глубины облаков.
– Это же только свет, – возразила Арлея. – Просто густой очень, вроде такой... сжиженный. Он не может вреда принести.
– Все, пришли, – пробубнил над ухом Эрланга.
Здесь текущая от озера облачная река исчезала в темном провале, одном из нескольких, что зияли под корнями исполинского дерева.
Арлея поднималась второй, за ней двигался Лиг, впереди – Эрланга.
Изнутри ствол исполина наполняла густая световая каша. Глянув вниз, Арлея поползла быстрее. Наверное, оно проросло здесь, как финиковое дерево, решила девушка. Она знала, что эта порода возникает сначала в виде небольших веточек на ветвях других деревьев. Опустив к земле корешки, они растут подобно виноградной лозе или вьюнку: закручиваются вокруг ствола, оплетают его, но при этом не остаются мягкими, как виноград, а покрываются обычной древесной корой. В конце концов финиковое дерево образует нечто вроде цилиндрической решетки, «надетой» на ствол растения, затем решетка эта превращается в трубу. Много лет дерево-основа продолжает жить, постепенно слабея, и умирает, после чего долгое время гниет, пока не исчезнет, так что финиковое дерево становится полым.
Кора имела бледно-желтый, с легким красноватым оттенком цвет. Стенки трубы были извилистыми, со множеством изогнутых сучьев, утолщений и прорех, сквозь которые виднелось окружающее.
– Совсем дышать тяжело, – пробубнил боцман снизу, и Арлея пробормотала в ответ: «Потерпи», – но едва слышно, потому что слова давались с трудом, будто она говорила, набив рот хлебным мякишем.
Они находились в центре чужого пространства. Тяжелый багровый свет висел неподвижно, наполняя ствол вязкой массой крупных лохматых пылинок, хлопьев и комков мерцания. Световые мухи толкались возле лица, забивали рот, норовя проникнуть в горло при каждом вдохе, щекотали нёбо так, что непрерывно хотелось чихать. В нос будто натолкали ваты. А еще свет мягко, но неприятно давил на глазные яблоки.
– Не вижу их, – сказала Арлея. – Лиг, они за нами?..
После паузы снизу донеслось:
– Ага. Близко, ваш’милость, хоть и отстали немного, когда мы сюда пролезли.
В ствол они проникли через одно из отверстий под корнями, куда вливались облака. Сквозь широкую прореху эфирный пух тек в глубь земли, в зеленоватый полумрак. У самого дерева медузоголовые серапихи почти нагнали путников, а теперь поднимались следом. За все время дикарки не издали ни звука, и Арлея недоумевала: как они общаются, как добиваются слаженности действий? Или у захвативших их медузоидов какой-то свой, незаметный для других способ общения, особый язык?
– Эрл, давай быстрее! – повысила она голос, когда ступня юнги чуть не опустилась на ее плечо. – Мы тебя уже догнали почти, а снизу нас эти дикарки догоняют...
Он что-то промычал в ответ, засопел на весь ствол. Юнге было сейчас труднее всех. Хоть и самый сильный, он был и самым неповоротливым, тяжелым – с крупными конечностями, толстыми короткими пальцами, бочкообразной грудью и такими широкими плечами, что они то и дело задевали стенки трубы. Если девушка и боцман ползли, то Эрланга скорее протискивался, натужно сопя, покряхтывая и приглушенно ругаясь.
– Легше тута, – донесся его глухой голос. – Не так давит уже...
Арлея и сама заметила, что свет теперь вроде не такой густой. Прорех в дереве стало больше, труба вновь напоминала решетку из отдельных, пусть и почти сросшихся толстых ветвей.
– Крона! – радостно выдохнул Эрланга. – Долезли мы...
И тут же снизу боцман охнул, заворочался, заскреб ногтями по дереву.
– Лиг, что?.. – испуганно начала она, приседая на небольшом выступе. Упершись ладонью в ствол, склонила голову, глядя между своих широко расставленных коленей. И увидела лысоватую макушку боцмана – он повис на одной руке, дергая ногами. – Лиг! – Она полезла было вниз, когда там громыхнуло так, что содрогнулось все дерево, и эхо выстрела покатилось в обе стороны по стволу.
Несколько раньше Арлея и сама попыталась открыть огонь по преследовательницам, но оружие работать отказалось: свет каким-то образом препятствовал воспламенению горючего песка. Значит, они поднялись на высоту, где он уже не мешал стрельбе.
Боцман вновь принялся карабкаться, и только теперь в световой мути девушка разглядела смутные силуэты прямо под ним.
– Вверх, вверх, ваш’милость! – выкрикнул он. – Это они, я одной в башку... вернее, в тварь эту на ней... ползите, не стойте там!
Некоторое время Арлея двигалась вверх со всей скоростью, на какую была способна, и наконец догнала юнгу. Ствол здесь был куда шире – составляющие его ветви и сучья будто расправлялись, постепенно расходились в разные стороны.
– Во, гляньте, – выдохнул здоровяк, тыча пальцем в обширную прореху. – Болтается, уродина!
Снаружи висел поглотитель, размером раза в полтора больше того, что вылетел к связанным морякам. Щупальца его, обхватившие брюхо-пузырь, расплющились, превратившись в мясистые полоски, на спине был роговой панцирь с утолщением по краям, на морде – мясистая, заросшая бородавками и розовыми наростами пасть без видимых губ, один равнодушный неподвижный глаз и длинный отросток, которым страшила удерживался за ветвь при помощи крупных коричневых присосок.
Несколько мгновений Арлея завороженно пялилась на живой дирижабль, а после выкрикнула: «Ты что делаешь?» – и вцепилась в локоть Эрланги, доставшего кинжал.
– Порезать его... – с ненавистью процедил юнга.
В этот миг голова Лига оказалась на высоте ее поясницы, и девушка, глянув под ноги, выкрикнула:
– Вверх ползи!
– Стреляйте по ним! – засипел боцман, лихорадочно переставляя ноги по выступам и хватаясь за ветви. – Стреляйте, ну!
Вцепившись в щель между почти сросшимися сучьями, Арлея рванула пистолет из кобуры на поясе, направила ствол вниз и не целясь нажала курок.
В этот раз грохот прозвучал не столь глухо; дробь ударила в медузоида на голове серапихи, и там будто плеснул розово-коричневый фонтан. Еще несколько мгновений дикарка, чья голова украсилась шапкой густой пузырящейся пены, продолжала ползти, а после полетела вниз, сбив другую преследовательницу. Впрочем, их все равно оставалось много, хотя теперь расстояние между медузоголовыми и путешественниками уменьшилось.
Багровый свет смешался с льющимися сверху лучами светила и вновь стал желтым. Ветви расходились все шире, теперь беглецы поднимались не по трубе, но будто по стенке плетеной корзины, толстые прутья которой постепенно изгибались, выворачивались наружу. Арлея устала: она еще толком не пришла в себя, после того как потеряла сознание, да и свет до сих пор мешал дыханию. Судя по тяжелому сопению, доносящемуся сверху и снизу, спутники тоже ползли с трудом.
