Многие недели Джеффри просидел неподвижно, глядя сквозь венецианские окна на цветочные клумбы и стену за ними. Один из пациентов прозвал его Статуей, поскольку Джеффри как будто бы и не шевелился вовсе.
Он провел в сумасшедшем доме год, и однажды утром к нему пришла медицинская сестра и сообщила:
– К вам посетитель, Джеффри.
– Вы уверены?
Он не мог припомнить ни одного знакомого ему человека. Родители, Трембат. мертвы. Бакстер тоже, говорят, скончался. Мисс Кэлландер видеть его не захотела бы. А больше он никого из живых не помнил. Разве что, быть может. Жизель.
– Да, конечно, – ответила сестра. – Я сейчас схожу, спрошу, как его зовут.
И вернувшись через пару минут, сообщила: мистер Роукфор.
– Чеддер? – помолчав, произнес Джеффри. – Господи боже. Что он здесь делает?
В отделении имелась комнатка, в которой Джеффри иногда видел пациентов, принимающих посетителей; открыв дверь туда, он обнаружил стоящего к нему спиной мужчину лет примерно тридцати, в хорошем костюме.
Мужчина повернулся к нему и спросил:
– Мистер Тальбот?
Роукфор был теперь красивым молодым человеком с густыми каштановыми волосами, аккуратно повязанным темно-бордовым галстуком и гладко выбритым, светящимся молодостью лицом. Он улыбнулся, протянул руку.
– Здравствуйте, сэр.
– Здравствуйте, Чед.
– Как вы, сэр? Я услышал, что вам пришлось туго, ну и решил: надо бы к нему заглянуть. Вот, это вам. Правда, не знаю, любите ли вы детективы по-прежнему.
– Спасибо. Вы где-то рядом живете?
– Нет, в Лондоне. Но я собрался навестить бабушку в Ноттингеме, так что мне по пути, вот я и подумал.
Вошла сестра с двумя чашками чая.
– По-прежнему держим калитку?
Роукфор рассмеялся:
– Нет! Хотя, верьте не верьте, но в следующей школе я стал боулером.
– Так у вас же никогда не получались.
– Знаю! Но одним долгим летом мне было совершенно нечем заняться, а тут подвернулся старый крикетир, тренер местной школы, и я. Ну, в общем, набил руку.
– А как с бэттингом? По-прежнему отбиваете подачи вбок?
– О, – Роукфор смущенно улыбнулся. – Нет, я и левый локоть стал держать повыше и все такое. В общем, как вы учили. Играл в школьной сборной на всех позициях. Теперь-то разве что с местной командой. И то больше как болельщик.
– Не страшно. Если это доставляет вам удовольствие.
– Да еще какое. А я ведь часто и все шесть отбивал.
– С какой позиции?
– Внешнее поле.
– Почему-то я так и подумал. Не сомневаюсь. Чай тут неважный.
На вкус Джеффри, в этом заведении все блюда и напитки были отвратительными.
– Да нет, ничего, – сказал Роукфор.
– Вы женаты? – спросил Джеффри.
– Нет, – усмехнулся Роукфор. – Рано еще. Но подружка у меня есть. Может, когда-нибудь.
Наступило молчание.
– А вы, сэр? Вы не.
– Женился? Нет.
– Ну да, конечно, война и все такое. Наверное, волнующее было время. – Роукфор облизнул губы.
– Можно сказать и так.
Роукфор нахмурился:
– Мой отец служил в танковом полку. Был ранен на Сицилии.
– Он у вас такой старый? – спросил Джеффри, совершенно не помнивший его отца.
– По-моему, он самый конец войны застал, – ответил Роукфор. – Очень хотел повоевать. А ростом не вышел. Товарищи просто забрасывали его в люк. Так он сам говорит.
Новая пауза, Джеффри думал, что бы еще сказать. Смущать Роукфора рассказами о своем здоровье и опыте военных лет не хотелось.
В конце концов он нашелся:
– Чем вы занимаетесь? У вас хорошая работа?
Роукфор поморщился:
– Не очень. Работаю в Сити, в юридической фирме. По правде сказать, там довольно скучно. Но платят хорошо.
До них донесся лязг катившей по коридору тележки. Теперь уже Роукфору пришла в голову новая мысль.
– А телевизор у вас здесь есть, сэр? Вам удается смотреть тестовые матчи?
– Нет, – ответил Джеффри. – Радиоприемник в комнате отдыха имеется, однако остальные больные не любят крикет. Они поп-музыку любят.
– Жалко, сэр. Наша команда неплохо выступает. Я слушал репортаж в машине, пока ехал сюда. Какого вы мнения о Колине Каудри?
– Говорят, очень надежный игрок. Замечательно подготовлен. И на поле, насколько я знаю, играет прекрасно. Боюсь только, игры его я ни разу не видел.
– Я как-нибудь свожу вас на «Лордз», когда вы поправитесь. У нас в фирме работает парень, которому обычно удается достать билеты. Единственное мое утешение на этой работе! А кто был лучшим из виденных вами бэтсменов?
– Фрэнк Вулли, – мгновенно ответил Джеффри. – Мощный был игрок. Однажды набрал по две сотни очков в каждом иннингсе. Такого больше никто добиться не смог.
– Он ведь левшой был, верно?
Пришла сестра, забрать пустые чашки. После ее ухода в воздухе повисла тяжесть, и Джеффри почувствовал, что вдохновение его иссякло. Роукфор снова облизал губы, взгляд его стремительно обшарил комнату и остановился на окне, за которым виднелся парк и двое-трое пациентов, медленно бредущих по траве.
Безмолвие грузно висело в углах комнаты, пока не зазвонил колокол, сзывавший больных на обед, и тогда Роукфор сказал:
– Ну, я, пожалуй, поеду дальше, сэр. Очень приятно было увидеться с вами. Надеюсь, вас скоро выпишут.
Джеффри проводил его до выхода из здания, пожал протянутую молодым человеком руку.
– Спасибо, что заглянули, Чед. Очень мило с вашей стороны.
А потом посмотрел, как тот уезжает в синем «Форде Зефире», – покидая парковку, Роукфор один раз посигналил клаксоном, но не оглянулся, смотрел только на дорогу.
На обед Джеффри в тот день не пошел. Сидел в своей палате и плакал. Всю вторую половину дня слезы его капали на линолеум – получилась такая лужа, что сестре пришлось собирать ее шваброй.
– Перестаньте, Джеффри, – сказала она, постучав шваброй по ножке его кресла, – возьмите себя в руки.
Неделю спустя Джеффри получил посылку из Лондона. И, сняв несколько защитных слоев упаковочного материала, увидел маленький портативный телевизор со встроенной антенной и парой наушников.
Через три месяца его выписали из больницы, а еще через три он нашел в Гемпшире работу. Прочитал в газете объявление о вакансии школьного учителя, попросил «Большого» Литтла написать рекомендацию, и тот написал, добавив в постскриптуме: «Если вас интересуют какие-либо подробности, касающиеся этого кандидата, прошу без колебаний обращаться ко мне». Слова «какие-либо подробности» он подчеркнул, это был используемый директорами школ условный предупредительный сигнал, означавший обычно, что рекомендуемый питает чрезмерную любовь к мальчикам. А также что платить ему можно поменьше.
