– Проголодались, грешники?! – Даже когда Змей говорил нечто обыденное, задавал вопрос, в котором не было ничего угрожающего, он все равно произносил слова так, будто спрашивал о чем-то таинственном и ужасном, и при этом им владело крайнее напряжение всех душевных и физических сил, исступление, грозящее вот-вот перейти в неистовство.
– Мой брат, божественный Лен, гончий Верхних Земель, недоволен вами, о чем и поведал мне, прислав послание. – Лан повел плечом, и одна из задних ног твари приподнялась, показывая большой пергаментный свиток, нанизанный на зазубренный крючок. – Подозреваем мы, что Бром Бом, хозяин Врат в преисподнюю, страшится в ожидании скорого прибытия повелителя Верхних Земель, Бога Страшного и Могучего. Ведь недавно победил Он другого Бога, и тот низвергнут был в преисподнюю Нижних Земель и пребывает здесь в бессрочном заключении… – Нога с пергаментом вновь изогнулась, показывая вниз. – Теперь же Страшный и Могучий желает больше драгоценных камней, чем вы, грешники, добываете во славу Его взьоим омю бьло, мою котсу! Что ж, мы, повелитель Нижних Земель, исполним желание нашего брата, а также хозяина Врат, дабы не разгневался на нас Страшный и Могучий… И потому – ешьте, ешьте, грешники, ведь силы понадобятся вам!
У Тулаги ни разу не возникало впечатления, что Лан Алоа шутит, когда говорит о тайном прииске как о преисподней, что он всерьез считает рабов грешниками, отправленными сюда за свои проступки, и верит в то, что является богом этих мест.
Лан полетел вдоль ряда, награждая каждого раба кусочком этикеня и улыбаясь так, будто положение, которое при этом он вынужден был придать своим губам, причиняло ему острую боль. Когда он медленно двигался мимо, Гана краем глаза рассматривал паунога. Тело напоминало сплюснутый пузырь, полный очень густого бледно-лилового дыма. Казалось, если в него ткнуть пальцем, тончайшая стенка прорвется, выплеснув содержимое наружу. С боков свешивались брыли – шершавые складки, напоминающие одновременно и ткань, и человеческую кожу. Снизу покачивались ноги с едва заметными темными присосками на поблескивающей поверхности и подвижными зазубренными крючками на концах.
– Джа эплейцы: кадиллац атлас аделябра кресс! – яростно шептал Лан Алоа, скользя поверх голов взглядом ржаво-рыжих глаз.
Кахулка низко склонился и подставил сведенные вместе ладони, в которые упал ломоть спрессованных этикеней.
– Сильны куни, – пробормотал он едва слышно, когда пауног пролетел. – Сколько здесь уже, а все жив… Но Опаки тебя сильнее, Змей!
Тулага незаметно толкнул бывшего лодочника локтем в бок.
– Кто такой Опаки?
– Не знать Опаки? – изумился Кахулка. – Вождь гварилок есть!
– Вождь… Он тоже в провале? Где?
– Опаки прятаться, скрыться от всех. С ним еще Старый Трехглаз, большой ум, тоже спрятан. Они уже знать про тебя. Они ниже пещеры младой люд жить.
– Что еще за младой люд?
– Младой люд… то убиватели своих батей… – непонятно пояснил туземец.
* * *
Большой Змей появился вновь на следующее утро, когда рабы уже трудились вовсю. Хозяин Нижних Земель несколько раз пролетел позади них, бормоча что-то неразборчивое, затем отдал приказ, и охранники заставили шестерых спуститься вниз. Тулага успел заметить, что Хахана остался на своем месте, а потом рабов разбили на две группы и пинками погнали по идущему в глубь горы туннелю.
Гана оказался вместе с Кахулкой и незнакомым белым, как выяснилось позже – матросом по имени Арт, когда-то служившим на торговом корабле. Туннель изогнулся, и вскоре стало понятно, что он опоясывает провал.
– Топай, топай! – сказал один из охранников, подталкивая Гану копьем. Тот оглянулся: Большой Змей с ними не полетел, остался в пещере.
Туннель расширился, и Гана поднял голову. Впереди свод был куда выше, а каменные стены раздвинулись так, что под ними поместилось несколько домиков, сложенных из хвороста и палок. В очагах горел огонь, дым выходил через прорехи в крышах. Перед одной из хижин сидел на корточках ржавоглазый туземец и что-то негромко говорил самому себе, качая головой. В стороне прямо на камнях спал второй обитатель подземного царства.
За хижинами в стенах темнели проходы уходящих в глубь земли штолен. Дальше высилась гора булыжников – след обвалившейся стены, – а за ними вырезанные из мягкого камня ворота со столбами в виде человеческих скелетов, изображенных, впрочем, так грубо, что узнать их можно было с трудом. Перед ними стояли трое украшенных татуировками стражников с уродливыми полузвериными лицами.
– Безкуни… – прошептал Кахулка, когда охранники приказали рабам сворачивать в боковую штольню, начинающуюся неподалеку от ворот. – Безкуни, да. Тока эти не сбежать вниз, а служить еще. Дворец Большого Змея охранять. К ним подходить не надо – копьем тебя ударить или зубами загрызть. Ты жди, жди, Платок. Скоро вождь Опаки и Старый Трехглаз с тобой разговор говорить.
Глава 9
Арлея не знала, что Уги-Уги принял ее там же, где в последний раз беседовал с Дишем Длогом, то есть посреди лоджии на втором этаже своего дома.
Визит монарху надо было нанести в любом случае: каждый деловой человек в Туземном городе, пусть даже богатый и белокожий, зависел от толстяка. Новоявленная владелица торгового дома «Длог&Дарейн» относилась к Уги-Уги с презрением, омерзением и опаской, которые лишь усугубились осознанием того, что монарх чуть было не заполучил Арлею в собственность и наверняка огорчен срывом свадьбы. Склад его ума был непонятен девушке. Ей казалось, что от Уги-Уги можно ожидать любого коварства и подлости, от хитрого изощренного обмана до грубого похищения. Поэтому она заявилась в особняк, прихватив с собой вооруженных мужчин: двоих онолонки и пятерых матросов из команды, которую они с Тео Смоликом наняли. Туземцы, как всегда, были вооружены топорами с лезвиями из плавников старых акул-серлепок, ну а матросам капитан выдал по паре пистолетов и сабли. Блондин тоже хотел пойти с Арлеей – помимо прочего, ему было любопытно взглянуть на Уги-Уги вблизи, – но дела задержали его в порту. Тео готовился к тяжелому плаванию: хозяйка настаивала на том, чтобы он нашел Диша Длога, если тот еще жив, и привез к ней, ну а путешествие на Гвалту сопряжено с изрядными трудностями.
– Зачем пришла? – такими словами встретил гостью Уги-Уги. Все в его тоне, выражении лица и суетливых движениях пухлых рук свидетельствовало о том, что монарх, во-первых, спешит, а во-вторых – раздражен. Последнее чувство могло быть вызвано как раз тем, что стоящая перед ним молодая женщина является свободным торговцем и хозяйкой преуспевающего предприятия, а не его собственностью. Но вот куда монарх спешит? Насколько Арлея знала, Уги-Уги предпочитал вести праздный, неторопливо-беззаботный образ жизни, решая свои дела в промежутках между обжорством, употреблением гношиля и оргиями.
После напряженных приветственных реплик они обменялись несколькими ничего не значащими официальными фразами. Монарх разлегся поперек вынесенной на балкон софы. Гостье хозяин сесть не предложил, и она, сама того не ведая, в точности повторила Диша Длога, встав возле ограждения так, чтобы оставшаяся внизу охрана видела ее.
