Доктор Михаэль Вейхерт был бывшим председателем еврейской организации общинной взаимопомощи. В целях маскировки своей деятельности контора доктора Вейхерта прикрывалась и связями с Немецким Красным Крестом. Хотя многие польские евреи в пределах лагеря относились к нему со вполне понятной подозрительностью, в силу которой он и предстал после войны перед судом (и был реабилитирован), именно Вейхерт был тем человеком, который смог быстро доставить в Плачув пятьдесят тысяч злотых в качестве уплаты за хлеб.
Это упоминание о пятидесяти тысячах злотых было только obiter dicta
[9]
в разговоре Шиндлера и Штерна о том о сем: о наступивших неопределенных временах и о том, как себя должен был чувствовать Амон в своей камере в Бреслау…
Но в конце недели хлеб, закупленный на черном рынке, был тайно доставлен в лагерь под видом груза угля или металлолома. И через день цена на хлеб упала до привычного уровня.
Это был характерный пример молчаливого взаимопонимания между Оскаром и Штерном.
Вот если бы так было и со всеми остальными! Но об этом приходилось только мечтать.
Глава 32
Один из обитателей «Эмалии», вычеркнутый Гольдбергом, чтобы освободить место для других – родственников, специалистов, сионистов, тех, кто платил, – возложил ответственность за это на Оскара Шиндлера.
В 1963 году общество Мартина Бубера получило письмо с претензиями от одного из жителей Нью-Йорка, бывшего заключенного на «Эмалии». Оскар Шиндлер обещал спасти всех с «Эмалии», говорилось в нем, за то, что люди приумножали его состояние своим трудом. Но, увы, некоторые не нашли себя в списке. Этот человек считал, что отсутствие его имени в списке было результатом личного предательства по отношению к нему. И с яростью обманутого, которому пришлось пройти сквозь все муки ада, расплачиваясь за ложь другого человека, он проклинал Оскара Шиндлера за все, что выпало на его долю: и за Гросс-Розен, и за ту ужасную скалу в Маутхаузене, с которой сбрасывали узников, и, наконец, за «марш смерти»
[10]
, который ему и многим другим пришлось совершить, когда война уже заканчивалась.
Как ни странно, письмо, пышущее гневом, убедительно доказывало обратное: что список обеспечил возможность выжить. Было бы несправедливо возлагать на Оскара Шиндлера вину за те махинации с фамилиями, которыми занимался Гольдберг. В хаосе последних дней лагерные власти подмахнули бы любой список, предложенный Гольдбергом, если его состав не слишком превышал те тысячу сто фамилий, которые требовал Шиндлер. Сам Оскар Шиндлер не мог позволить себе часами сидеть рядом с Гольдбергом и контролировать его. Шиндлер с утра до ночи общался с чиновниками: он убеждал, просил, подкупал, умасливал их как только мог.
Например, от старых друзей из конторы генерала Шиндлера он получил разрешение на перевозку своих прессов «Хило» и штамповочных машин; но кое-кто из них взял на себя труд просмотреть документацию – и обнаружил небольшие неточности, которые могли бы помешать миссии Оскара Шиндлера спасти своих тысячу сто человек.
Другой работник инспекции раскопал инструкцию, согласно которой станки «Эмалии» для производства боеприпасов должны были получить разрешение на вывоз (особенно из Польши) специального отдела в Берлинском инспекторате, получив одобрение его секции лицензирования. Ни один из этих отделов не был оповещен о предполагаемом перемещении в Моравию. Они потребовали бы ввести их в курс дела, и разрешения были бы получены не раньше чем через месяц. Этого месяца у Шиндлера не было. К концу октября Плачув должен был опустеть; всех его обитателей ждали Гросс-Розен или Аушвиц. В конце концов, проблема была решена привычным способом – взятками и подарками.
Занимаясь всеми этими делами, Оскару Шиндлеру приходилось уделять время и следователям СС, арестовавшим Амона Гета. В глубине души он был готов к тому, что его тоже арестуют или – что примерно то же самое – будут непрерывно допрашивать о его взаимоотношениях с бывшим комендантом. Он был достаточно умен, чтобы не отрицать их. К тому же одно из объяснений Амона Гета по поводу восьмидесяти тысяч рейхсмарок, найденных в его квартире, звучало следующим образом: «Их дал мне Оскар Шиндлер, чтобы я был помягче с евреями».
В то же время Шиндлер поддерживал связи со своими друзьями на Поморской, которые сообщали ему, в каком именно направлении бюро ведет расследование.
И наконец, поскольку его лагерь в Бринлитце должен был находиться под контролем концлагеря Гросс-Розен, Шиндлер познакомился с его комендантом – штурмбанфюрером Хассеброком. Стараниями Хассеброка в лагере смерти Гросс-Розен отправилось на тот свет сто тысяч человек, но, пока Шиндлер договаривался с ним по телефону о встрече и ехал через Нижнюю Силезию, он был самой малой из всех забот Оскара. Шиндлер уже привык встречаться с обаятельными убийцами, и ему показалось, что Хассеброк даже благодарен ему за то, что теперь его империя простирается до Моравии – ибо Хассеброк видел себя великим правителем и воспринимал свои владения только в этом качестве. Под его контролем находилось сто три дополнительных лагеря (Бринлитц должен был стать сто четвертым – и со своими более тысячи заключенных и сложной промышленностью – составить весомое дополнение). Семьдесят шесть лагерей Хассеброка были расположены в Польше, шестнадцать в Чехословакии, десять – в рейхе. Этот кусок сыра был куда больше того, что имелся в распоряжении Амона Гета!
Заваленный обилием дел, встреч, лжи, лести и бесконечного заполнения бумаг в те несколько недель до закрытия Плачува, Оскар просто не имел времени проверять Гольдберга. В эти дни, полные хаоса и неразберихи, Гольдберг – Владыка Списка – держал его открытым для предложений.
Например, доктор Идек Шиндель пришел к Гольдбергу, чтобы уговорить его включить в список для отправки в Бринлитц себя и двоих своих младших братьев. Гольдберг не дал ему немедленного ответа, и Шиндель находился в неведении до 15 октября, когда мужчин-заключенных стали загонять в теплушки: только тогда Идек понял, что ни он, ни его братья не были включены в список.
И все же он попытался присоединиться к «людям Шиндлера».
Эта сцена была достойна того, чтобы стать воплощением Судного Дня – отторгнутый из числа праведников пытается укрыться в их среде, где его и замечает ангел мщения; роль его на этот раз выполнял обершарфюрер Мюллер, который подошел к доктору с хлыстом в руке и ударил его.
По левой щеке, по правой, опять по левой и опять по правой – насмешливо спрашивая при каждом ударе:
