Он же запечатлел Амона Гета во всем величии на крупной белой лошади.
Отсняв пленки, Титч не проявлял их. Надежнее и безопаснее было хранить их в архиве в виде роликов. Он складывал их в металлический ящик в своей краковской квартире. Здесь же он хранил некоторые ценности евреев Мадритча. Даже в Плачуве встречались люди, которым удалось сохранить при себе некоторые ценные вещи – то, что можно было бы предложить – в моменты предельной опасности – как выкуп: скажем, тому, кто составлял списки, или тому, кто открывал и закрывал двери теплушек. Титч понимал, что только самые отчаявшиеся доверяли ему свое добро. В тайнике вместе с фотографиями Титча хранились последние ресурсы дюжины семей – брошка тети Янки, часы дяди Мордки… Заключенные, у которых сохранились кольца, часы и ювелирные изделия, регулярно пускали их в ход, выторговывая себе небольшие поблажки и удобства. Даже когда режим в Плачуве прекратил свое существование, когда исчезли Шернер и Чурда, когда Главное хозяйственно-административное управление СС, погрузившись на машины, куда-то исчезло, Титч не спешил проявлять и печатать снимки – и для этого были основания. В списках ОДЕССы, послевоенного тайного образования бывших эсэсовцев, он числился как предатель. Люди, работавшие у Мадритча, при его содействии получили в общей сложности больше тридцати тысяч буханок хлеба, множество цыплят, несколько килограммов масла. Израильское правительство высоко оценило его гуманный и смелый образ действий, о чем после войны появились сообщения в прессе. Мадритчу, живущему тогда в Вене, шипели вслед и высказывали угрозы в его адрес: «Обожатель евреев!» Так что пленкам из Плачува пришлось около двадцати лет лежать в земле небольшого парка в предместье Вены, на их высыхающей в темноте эмульсии были запечатлены образы Майолы, любовницы Амона, его собак-убийц и безымянных рабов…
Зато для выживших в Плачуве стало триумфом, когда в ноябре 1963 года один из спасенных Шиндлером, уже знакомый нам Леопольд Пфефферберг, втайне купил у Раймонда Титча, в то время уже неизлечимо больного сердечной недостаточностью, ящик и его содержимое за пятьсот долларов. Но Раймонд Титч не хотел, чтобы снимки появились на свет до его кончины. Безымянные тени ОДЕССы пугали его больше, чем имена Амона Гета, Шернера, больше, чем Аушвиц и месяцы, проведенные в Плачуве…
После его похорон пленки были немедленно проявлены. Почти все снимки сохранились.
Никто из небольшого количества заключенных Плачува, переживших и Амона Гета, и само существование лагеря, не мог бросить никакого обвинения в адрес Раймонда Титча. Но он никогда и не принадлежал к тому типу людей, вокруг имени которых возникают легенды.
А вот Оскар Шиндлер был из таких. С конца 1943 года о Шиндлере ходили легенды среди тех узников, кто еще оставался в живых, наполняя их сердца радостным возбуждением. Ибо не так важно, является ли что-то правдой или нет, миф зачастую более истинен, чем сама правда. Слушая эти истории, нетрудно было убедиться, что для обитателей Плачува Титч был кем-то вроде доброго дядюшки, а Оскар – неким божком, сулившим им жизнь и свободу. Он был небезупречен, порой даже двулик, как у древних греков, отягощен многими пороками, свойственными человеку, не таким всемогущим, как всем хотелось бы, но склонным к бескорыстию и обещающим спасение…
Одна из таких легенд о Шиндлере относится к тому времени, когда шеф полиции СС было серьезно настроился закрыть Плачув, ибо Инспекция по делам вооруженных сил весьма невысоко оценивала его вклад в дело военных усилий. Хелен Хирш, горничная коменданта Гета, нередко встречала собиравшихся к обеду гостей, которые, сокрушенно покачивая головами, прогуливались по холлу или заглядывали на кухню виллы, чтобы хоть немного отдохнуть от компании ее хозяина. Офицер СС по фамилии Трибитч как-то неожиданно сказал: «Неужели он не понимает, что люди отдают свои жизни?» Он, конечно, имел в виду Восточный фронт, а не захолустье Плачува. Но сам он и ему подобные офицеры не были склонны отдавать свои жизни, просто лицезрение обстановки виллы Амона Гета вызывало у них раздражение и зависть.
И вот, как гласит легенда, однажды воскресным вечером в лагерь заявился сам генерал Шиндлер, дабы решить, имеет ли смысл для военной махины само существование лагеря. Этот крупный чиновник выбрал странное время для посещения. Возможно, Инспекция по делам армии в преддверии суровой зимы, уже надвигавшейся на Восточный фронт, предпринимала последние, отчаянные усилия, чтобы спасти положение. Обходу лагеря предшествовал обед на «Эмалии», где вино и коньяк лились рекой благодаря щедрости Оскара, исполнявшего роль Бахуса на пиру у Диониса.
Из-за затянувшегося обеда инспекция, отправившаяся в «Мерседесах» обозревать Плачув, была явно не в состоянии делать профессиональные выводы. Хотя не стоит забывать, что Шиндлер и его сопровождение имели за плечами почти четыре года оценки качества продукций и производственных площадей. Проверка началась с пошивочной фабрики Мадритча, которая являлась образцовой витриной Плачува. В течение всего 1943 года она производила ежемесячно больше двадцати тысяч комплектов униформы. Но вопрос стоял следующим образом: может, герру Мадритчу было бы лучше расстаться с Плачувом, переведя свой капитал в более эффективные и лучше снабжающиеся польские предприятия в Подгоже и Тарнуве? Ветхое состояние фабрики в Плачуве не позволяет ни Мадритчу, ни другим инвесторам поставить здесь то оснащение, которого требует современное производство.
Осмотр мастерских компания официальных лиц начала при полном свете, и вдруг он погас – это один из друзей Штерна в шитовой Плачува устроил короткое замыкание. Благодушие как результат обилия блюд и напитков, выставленных Оскаром Шиндлером, вступило в противоречие с желанием осматривать фабрику при тусклом свете. Инспекция двинулась дальше при слабом мерцании карманных фонариков среди рядов замолчавших станков, лишивших строгих судей возможности блестнуть профессиональными знаниями. Пока генерал Шиндлер, прищурившись, пытался в луче фонарика оценить состояние прессов и станков в механических мастерских, тридцать тысяч обитателей Плачува, съежившись на своих нарах, ожидали его приговора. Реши он закрыть лагерь – и даже при перегруженности линий восточной железной дороги через несколько часов они все будут отданы во власть мощных газовых камер Аушвица. Но все они понимали, что данный факт не сможет вызвать ни капли сочувствия у генерала Шиндлера. Его божеством была продукция, она для него обладала первейшей и неоспоримой ценностью.
Но обитатели Плачува, гласит легенда, были спасены – генералу и его компании быстро надоело бродить в полутемном помещении с отягощенными обильным обедом желудками, и они решили: ладно, пусть фабрика работает…
А что же случилось на самом деле?
В реальности все закончилось гораздо более плачевно: в действительности до освобождения дожила лишь десятая часть заключенных Плачува.
Однако эта история позже была рассказана Штерном и другими, и какие-то вещи, безусловно, соответствуют истине: Оскар всегда выставлял на стол обилие еды и выпивки, когда приходилось принимать официальных лиц, и ему мог бы понравиться такой номер, как оставить генерала Шиндлера со свитой в темноте.
