В горах неподалеку от столицы из-под земли били знаменитые на весь мир источники – они испокон веков считались самым ценным достоянием правящей династии, поскольку обладали необычными, прямо-таки уникальными свойствами. Достаточно сказать, что чудодейственная вода могла подарить человеку вечную молодость, – правда, для этого нужно было знать особую секретную формулу. Формула составляла государственную тайну, и владел ею один лишь правящий эрцгерцог; на смертном одре он передавал ее наследнику престола. И хотя воды Ронды были бессильны перед последним, неотвратимым ударом – ибо все люди смертны, будь ты хоть трижды принц крови, – рондийские эрцгерцоги сходили в могилу без единой морщины и без единого седого волоса.
Как уже говорилось, заветную формулу знал только правящий монарх, и он единолично пользовался ею себе во благо; однако любой турист, приехавший в страну, мог сколько влезет пить воду из природных источников и на собственном опыте убеждаться в ее чудесном, поистине животворном действии. До революции люди тысячами съезжались туда со всего света в надежде забрать с собой, в круговерть своей привычной суетной жизни, частицу волшебного эликсира.
Простыми словами нельзя объяснить воздействие, которое оказывала Ронда на туристов. По возвращении их безошибочно узнавали по бронзовому, необычного оттенка загару, мечтательному, отрешенному взгляду и какому-то удивительно легкому отношению к жизни – как будто нет ни проблем, ни забот. Недаром в те времена говорили: «Кто побывал в Ронде, повидал Бога». И верно: их новая манера беспечно пожимать плечами, безмятежно позевывать и загадочно улыбаться говорила окружающим, что во время зимних или летних каникул им открылся какой-то иной, таинственный мир, что они получили доступ к местам, о которых не подозревают те, кто остался дома.
Со временем эффект, конечно, тускнел. Рабочий возвращался к станку, служащий к своим бумагам, а химик к колбам и пробиркам; но стоило им оторваться от дел и задуматься, как все побывавшие в Ронде вспоминали чудодейственную воду высокогорных источников, живописные островки в устье Рондаквивира, кафе на главной столичной площади, под сенью эрцгерцогского дворца… Теперь во дворце скучнейший музей, сплошь увешанный революционными трофеями.
В прежние времена, когда перед дворцом несли караул гвардейцы в великолепных лазоревых с золотым позументом мундирах, на флагштоке развевался императорский штандарт – эмблема живой воды на белом поле, а императорский оркестр играл рондийские народные мелодии – что-то среднее между цыганскими напевами и церковными псалмами, – в те времена туристы после ужина рассаживались на площади и ждали, когда на дворцовом балконе появится эрцгерцог. Это был кульминационный момент дня. Для любого, кто совершил восхождение на Рондерхоф или искупался в Рондаквивире и к тому же отведал живительного местного эликсира, ежевечерний выход правящего монарха служил своеобразным итогом впечатлений, которые получил гость страны, – неважно, с какими намерениями он пожаловал: восторгаться или насмешничать. Выпив лишнего (вино из местного винограда крепкое и очень сухое), слегка переев (рыба, выловленная в Рондаквивире, весьма питательна) и немного взгрустнув (цыганско-церковные мотивы навевают ностальгию), заезжий иностранец забывал про свое рациональное «я» и оказывался вполне готов к эффектному финальному аккорду. Тем не менее торжественный ритуал всегда поражал его заново и даже трогал.
На площади воцарялась тишина. Свет приглушался. Императорский оркестр начинал негромко играть национальный гимн, первая строка которого в переводе звучит примерно так: «Я то, что ты ищешь, я – жизни вода». И тогда открывалась стеклянная дверь, и на балконе возникала фигура в белом мундире. В ту же минуту с дворцовой колокольни выпускали летучих мышей, символизирующих грезы, – картина была жутковатая, но странно красивая: незрячие ночные создания описывали широкие круги над головой эрцгерцога, которая светилась в темноте (все рондийские эрцгерцоги были светловолосые), и полнейшую тишину нарушал только шелест бесчисленных крыльев. Эрцгерцог стоял неподвижно, один, в ярких лучах софитов, искусно вмонтированных в каменную балюстраду; и единственным цветным пятном на ослепительно-белом фоне была алая лента ордена Справедливых. Даже на расстоянии фигура эрцгерцога вызывала невольный прилив патриотических чувств, и к горлу самого отъявленного республиканца подкатывал вполне реакционный ком. Как писал некий иностранный журналист, один только взгляд на эрцгерцога Ронды пробуждал в человеке подспудный верноподданнический инстинкт, чреватый опасными последствиями: подобные порывы, заключал он, лучше душить в зародыше.
Те, кому посчастливилось занять места поближе к дворцу, оказывались в круге света и могли разглядеть все в подробностях. Едва ли не самым удивительным в этом ежевечернем ритуале была его абсолютная неизменность: из вечера в вечер, в одно и то же время, все повторялось, отрепетированное до мелочей. Вблизи эрцгерцог был необычайно хорош: ведь с ним пребывала красота вечной молодости. Он стоял очень прямо, положив руки на эфес парадной шпаги, и от вида его фигуры, озаренной лучами подсветки, у зрителей захватывало дух, хотя насмешники не упускали случая напомнить окружающим, что эрцгерцогу уже за девяносто и свои ежевечерние представления он устраивал задолго до рождения многих из тех, кто им сейчас любуется, – злопыхательств попросту никто не слушал. Каждое публичное появление эрцгерцога как бы воскрешало того самого первого правителя, который явился народу Ронды после великого потопа. Это случилось давно, еще в Средние века: в тот год Рондаквивир вырвался из берегов – страшное наводнение унесло три четверти рондийцев, и казалось, бедам не будет конца, как вдруг, согласно рондийским летописям, свершилось чудо: «Воды сами собой ушли под землю, но горные источники не иссякли, и тогда явился людям царственный отрок, и нес он в руках чашу бессмертия, и стал он владеть ими и править».
Современные историки, разумеется, считают все это полнейшей чепухой и утверждают, что первый эрцгерцог был никакой не чудотворец, а самый обыкновенный пастух с задатками лидера; немногие уцелевшие в наводнении люди, измученные и отчаявшиеся, слепо ему поверили и беспрекословно за ним пошли. Как бы там ни было, древние предания на редкость живучи, и даже теперь, когда Ронда уже много лет именует себя республикой, рондийцы старшего поколения свято чтят образки, которые покойный эрцгерцог успел собственноручно благословить – до того как революционеры повесили его за ноги на дворцовой площади. Однако не будем забегать вперед…
В Ронде, как вы уже поняли, все служило удовольствию, исцелению тела и умиротворению духа. Там каждый обретал все, о чем мечтал. О рондийских женщинах написаны целые тома. Они – не знаю, как сейчас, но раньше были пугливы, как белки, стройны, как газели, и грациозны, как этрусские статуэтки. Ни одному приезжему не удалось вывезти из Ронды жену (браки с иностранцами запрещались), но любовные истории время от времени имели место, и те, кто не нарвался на решительный отказ и не пал от руки ревнивого отца, мужа или брата, по возвращении в свой просвещенный край клялись, что им вовек не забыть страстных объятий рондийской женщины и ее упоительных ласк.
Религии как таковой в Ронде не было, если под религией понимать некие догмы и наличие официальной церкви. Рондийцы верили в целебную воду источников и в хранимую эрцгерцогом тайну вечной молодости, но ни храмов, ни алтарей, ни первосвященников они не знали; как не знали, представьте, и слова «Бог» – в рондийском языке, звучавшем как смесь французского с греческим, само это понятие отсутствовало.
