Я подождал до шести часов. Затем, незадолго до заката, вернулся обратно. Никаких туч вечером. Небо нежно-золотистого цвета, и Венеция, до боли прекрасная, купается в мягком сиянии.
Я вошел в отель и спросил ключ. Портье протянул мне его с веселым «buona sera, signore»
[18]
и письмом от моей сестры. Обо мне никто не спрашивал. Я поднялся к себе, переоделся, снова спустился и пообедал в ресторане отеля. Еда была хуже, чем в ресторане, куда я ходил в предыдущие вечера. Я не очень проголодался. И даже не захотел своей обычной сигары. Вместо нее я закурил сигарету. Минут десять я постоял перед отелем, куря и рассматривая огни на лагуне. Вечер был напоен благоуханиями. Я подумал: играет ли на площади оркестр, подает ли напитки Ганимед. Мысль о нем пробудила во мне беспокойство. Если он тем или иным образом связан с человеком в белом макинтоше, то может пострадать из-за случившегося. Мой сон вполне мог служить предупреждением – я очень верю снам. Посейдон, увозящий Ганимеда верхом на коне… Я пошел к площади Сан-Марко. Я сказал себе, что просто постою у собора и посмотрю, играют ли оба оркестра.
Когда я пришел на площадь, то увидел, что все обстоит как обычно. Те же толпы, те же оркестры-соперники, тот же репертуар, та же очередность номеров. Я медленно пошел через площадь ко второму оркестру, надев в виде своего рода защиты темные очки. Да, он был там. Ганимед был там. Я почти сразу увидел его светлые волосы и белую форменную куртку. Он и его смуглый сотоварищ были очень заняты. По причине теплого вечера толпа перед оркестром была гуще, чем накануне. Я внимательно обвел взглядом слушателей и тени под колоннадой. Мужчины в белом макинтоше нигде не было видно. Я знал, что разумней всего уйти отсюда, вернуться в отель, лечь в кровать и почитать Чосера. И тем не менее медлил. Старуха, продающая розы, совершала свои обходы. Я подошел ближе. Оркестр играл тему из фильма Чаплина. «Огни рампы»? Я точно не помнил. Но мелодия завораживала, и скрипач извлекал из нее всю сентиментальность до последней капли. Я решил подождать, пока она не закончится, и затем вернуться в отель.
Кто-то щелкнул пальцами, желая сделать заказ, и Ганимед обернулся на звук. При этом через головы сидящей толпы он посмотрел прямо на меня. На мне были темные очки и шляпа. И все же он узнал меня. Он радостно улыбнулся мне и, забыв про клиента, схватил стул и поставил его перед свободным столиком.
– Сегодня вечером никакого дождя, – сказал он. – Сегодня вечером все счастливы. Кюрасо, signore?
Как мог я отказать ему, этой улыбке, этому умоляющему жесту? Если что-то не так, подумал я, если он беспокоится о мужчине в белом макинтоше, то как-нибудь намекнет, предупредит взглядом? Я сел. Через секунду он вернулся с моим кюрасо. Возможно, ликер был крепче, чем накануне вечером, или мое возбужденное состояние было причиной того, что он подействовал сильнее. Как бы то ни было, кюрасо ударил мне в голову. Моя нервозность прошла. Человек в белом макинтоше и его злобное влияние меня больше не тревожили. Возможно, он мертв. Что из того? Ганимед не пострадал. Чтобы показать мне свое расположение, он стоял в нескольких футах от моего столика, заложив руки за спину, готовый исполнить мое малейшее желание.
– Ты когда-нибудь устаешь? – смело спросил я.
Он быстро взял пепельницу и вытер стол.
– Нет, signore, – ответил он, – ведь работа для меня удовольствие. Такая работа. – Он слегка поклонился мне.
– Разве ты не ходишь в школу?
– В школу? Finito
[19]
, школа. Я мужчина. Я зарабатываю на жизнь. Чтобы содержать мать и сестру.
Я был тронут. Он считал себя мужчиной. Я сразу представил себе его мать, грустную, вечно жалующуюся женщину, и маленькую сестренку. Все они жили за дверью с решеткой.
– Тебе хорошо здесь платят? – спросил я. Он пожал плечами.
– Во время сезона не так плохо, – сказал он, – но сезон закончился. Еще две недели, и все уедут.
– И что ты будешь делать?
Он снова пожал плечами.
– Придется искать работу где-нибудь в другом месте. Может быть, поеду в Рим. В Риме у меня есть друзья.
Мне не понравилась эта мысль: он в Риме – такой ребенок в таком городе. Кроме того, что это за друзья?
– Чем бы ты хотел заняться? – поинтересовался я.
Он закусил губу и на какое-то мгновение погрустнел.
– Я бы хотел поехать в Лондон, – сказал он. – Я бы хотел поступить на работу в один из ваших отелей. Но это невозможно. У меня нет друзей в Лондоне.
Я подумал о моем непосредственном начальнике, который, помимо всего прочего, был директором отеля «Маджестик» на Парк-лейн
[20]
.
– Это можно было бы устроить, – сказал я, – использовав некоторые связи.
Он улыбнулся и сделал забавный жест обеими руками.
– Все просто, если знаешь, как это сделать, а если не знаешь, то лучше… – Он чмокнул губами и поднял глаза. Выражение его лица означало поражение. – Забудьте об этом.
– Что ж, посмотрим, – сказал я. – У меня есть влиятельные друзья.
Он не сделал ни малейшей попытки ухватиться за мое предложение.
– Вы очень добры ко мне, signore, – пробормотал он, – очень добры.
В этот момент оркестр перестал играть, и толпа зааплодировала. Он хлопал вместе со всеми, проявляя при этом поразительную снисходительность.
– Браво… браво… – сказал он.
Я едва сдерживал слезы.
Когда несколько позднее я расплачивался по счету, у меня возникли некоторые сомнения, стоит ли давать ему чаевые больше принятого, а что если он обидится, оскорбится. Кроме всего прочего, я вовсе не хотел, чтобы он смотрел на меня как на обыкновенного туриста, обыкновенного клиента. Наши взаимоотношения были гораздо более глубокими.
– Твоей матери и твоей сестренке, – сказал я, кладя ему в руку пятьсот лир и видя очами души своей, как они втроем чуть не на цыпочках идут к мессе в Сан-Марко: массивная мать, Ганимед в черной воскресной одежде и маленькая сестренка под вуалью, словно ведомая на первое причастие.
– Спасибо, спасибо, signore, – сказал он и добавил: – A domani
[21]
.
– A domani, – словно эхо повторил я, тронутый тем, что он уже предвкушает следующую встречу. Что же до мерзавца в белом макинтоше, то он уже кормит собой рыб Адриатики.
На следующее утро меня ожидало подлинное потрясение. Мне позвонил портье и спросил, не освобожу ли я номер к полудню. Я не знал, что он имеет в виду. Номер был снят на две недели. Портье буквально рассыпался в извинениях. Произошло недоразумение, сказал он, номер был предварительно снят на несколько недель, и он полагает, что туристический агент поставил меня об этом в известность. Очень хорошо, сказал я, окончательно выходя из себя, переселите меня в другой номер. Он принес тысячу сожалений. Отель переполнен. Но он может порекомендовать очень удобную маленькую квартиру, которой руководство отеля пользуется в качестве запасного варианта. Дополнительной платы не потребуется. Завтрак мне будут подавать в то же время, и у меня даже будет собственная ванная.
