— ПОЗВОЛЬ МНЕ ВОЙТИ, РИЧАРД!
— Нет, говорю тебе, я справлюсь с ними!
— КАК? КАК ТЫ НАДЕЕШЬСЯ УДЕРЖАТЬСЯ ПРОТИВ ТЕМНОТЫ, ЛАМИЙ ОДИНОЧЕСТВА, холода ночи, вампиров пустоты?
КАК, РИЧАРД?
— Моим сознанием, черт тебя побери! — закричал Гаррисон, едва понимая, что эти слова произносит он. — Разве ты не помнишь? В конце концов, ты показал мне этот путь. Но ты уже давно мертв, человек-Бог, и ты не знаешь, как далеко я продвинулся...
— ТОГДА ПОКАЖИ МНЕ, РИЧАРД, ПОКАЖИ.
Гаррисон распластался на широкой спине Машины, зажмурил глаза и сосредоточился. Он призывал ту силу, которая притащила Машину к нему в трясину. Он вливал свою психическую силу в Психомеха., становясь с Машиной одним целым, затем отчаянно стал искать потерянный источник силы...
... И нашел его!
* * *
В машинной комнате с бессознательно спящим, запертым Гаррисоном произошло таинственное превращение. Он перестал корчиться на ложе и затих. Неистовый пульс быстро пришел в норму. Лицо стало суровым, словно он хмурился, затем мягким, как первый снег, потом сосредоточенным. Руки сжались в кулаки.
Три ручки на пульте управления Психомеха — ручки поддержки — вдруг одновременно щелкнули в положение “включено”, затем стали поворачиваться до предела и начали светиться от невероятного жара! Через некоторое время они расплавились, дымящийся пластик стал жидким и навсегда закрепил ручки в таком положении.
И по мере того, как Психомех с новой энергией жужжал и мурлыкал, Гаррисон с жуткой улыбкой расслабился на своем ложе...
* * *
Теперь золотой город притих. Ни одного звука шумного веселья не долетало сквозь толстые стены; ни одного эха радостною смеха; последнее же окно очень медленно начали закрывать ставнями. Сгрудившиеся лица смотрели на Гаррисона и расталкивали друг друга, чтобы занять место, откуда лучше видно.
Гаррисон сражался за жизнь, они знали это, и исход борьбы был важен для всех — для них так же, как и для него. Они отказали ему, выгнали, не позволили ему войти. А если он победит? Что тогда? Нет, они не хотели, чтобы он победил.
Брюхо осторожно приземлившейся Машины коснулось земли, и она затихла. Жужжание превратилось в тишину. Размытые огни внутри серебристо-черного корпуса погасли. Человек на ее спине оставался распластанным, словно был заморожен в таком положении. И действительно, он вполне мог быть замороженным, потому что на земле и скалах образовывались ледяные кристаллы, с ночного неба потел, снег огромными, как кулаки, хлопьями. И по мере того как ставень медленно опускался на последнее окно и луч света сужался, собирались порождения тьмы; скоро холод и темнота будут безраздельно царствовать над всем.
Затем...
Ламии Одиночества в своих чернильно-черных накидках обрушились на Машину. Они упали на нее и потащили вниз; а другие из их же банды набросились на Гаррисона. И из черного неба и медленно падающего белого снега, паря на перепончатых крыльях, спускались легионы нечисти, пожиратели покинутых душ. Вампиры Пустоты; и тоже устремились на Гаррисона, туда, где он вцепился в спину теперь неподвижной Машины. Ламии и вампиры дрались друг с другом за то, кто первым доберется до него.
И пока они дрались...
Психомех начал неуверенно мурлыкать, в глубине его металлопластиковой массы замерцали тусклые огоньки. И как энергия снова вливалась в Машину, так сила возвращалась к Гаррисону, прижавшемуся к ее спине. Он выпрямился, сбрасывая ламий с себя, его кулаки молотили, как палицы, и крушили хрупкие кости бьющих крыльями Вампиров Пустоты.
Отказ?
Отказать Ричарду Гаррисону?
Отвергнуть Психомех?
Теперь жужжание Машины превратилось в рев. Сила трещала и хлестала внутри этого зверя, как пойманная в ловушку молния. Внутренние огни ослепительно вспыхнули и разгорались все ярче и ярче, превращая Машину в огромный сверкающий бриллиант.
— Поднимайся! — приказал тогда Гарри-сон. — Подними меня к тому окну. Пусть они увидят меня. Пусть видят, что я победил!
И Психомех поднялся, цветные огни пульсировали, его сила была как у первобытного зверя. И Гаррисон, хозяин, ехал на этом звере, Гаррисон — Феникс, поднимающийся из пепла отказа, Гаррисон — Мститель!
Ламии падали на белый светящийся снег, как черный дождь, как стряхнутые с Психомеха блохи, разбивавшиеся о землю долины. И все пронзительно кричащие и жаждущие вампиры отпрянули от Гаррисона и Психомеха, отброшенные в своем жутком полете силой человека и Машины.
— Отказ ? — крикнул он белым лицам в окне, когда, в конце концов, ставень закрылся на нем. — Вы отказываете мне? Тогда будьте вы прокляты! Пусть будет проклят каждый из вас!
— Я НЕ ОТВЕРГАЮ ТЕБЯ, РИЧАРД. — Лицо человека-Бога Шредера было темным в темноте. — ТЫ ОТКАЗАЛ МНЕ. НО... ЭТО ЕЩЕ НЕ КОНЕЦ.
И он исчез. А снег падал, клубясь.
— Каждый из вас! — снова крикнул Гаррисон. И он швырнул Психомех на купол золотистого города.
Психомех прошел через металлическую стену, как дротик через бумагу, как пуля через воздушный шарик — и результат был ни на йоту не менее разрушительным. Город просто взорвался, открываясь. Упал, как осколки яичной скорлупы. Рухнул, как высохший замок из песка. И по мере того, как он взрывался, Гаррисон и Машина летели через весь город к дальней стене все быстрее и быстрее, завершая разрушение города.
Теперь, устремляясь навстречу далекому рассвету, настала очередь Гаррисону отказывать. Отвергать и отводить в сторону любое отрицание, какое он когда-либо пережил.
Больше он совсем не беспокоился, расслабился и уснул глубоким усталым сном на теплой широкой спине Психомеха; а Машина сверкала, мурлыкала и жужжала с силой, которая уносила его вперед сквозь ночь...
Глава 15
Шесть часов вечера.
Терри уехала домой. Надо было подумать о слугах. Глупо на этом этапе без нужды вызвать какие-либо подозрения или оставить место для ненужных, а возможно, и вредных слухов. Кроме того, напряжение в доме Вятта за последнюю пару часов удвоилось и росло, росло, росло, пока атмосфера не стала совершенно невыносимой. К тому же, она увидела выражение лица Вятта, когда в пять вечера, после нескольких минут отсутствия, он вернулся в спальню осунувшийся и со впалыми глазами. Она никогда не видела его таким раньше, хотя иногда, очень редко, через его красивую внешность безжалостно проступал возраст, — и почувствовала нервную дрожь тревоги и уверенность, что что-то было действительно неладно.
Она догадалась, что ее муж все еще жив и “эксперимент” продолжается не так, как наметил его Вятт, но кроме этого она ничего не знала.
Поэтому она обняла его в последний раз, а он пообещал, что все скоро закончится, и, в конце концов, она уехала, а он остался один.
Когда он вернулся в машинную комнату, некоторое время он просто стоял перед громадой Психомеха и, слушая его механическое мурлыканье, непонимающе таращился на оплавленные ручки на пульте управления.
