— Посмотрит — закричали неряшливые женщины, их груди тряслись, когда они, указывая на него, встали на коленях в постелях, чтобы лучше видеть Гаррисона. — Твой мальчонка, он может увидеть нас! Ты оставил дверь в его спальню открытой...
— Ну и что, — проревели одновременно дюжина пап. — Ну и что, черт возьми, дальше? Он же ничего не понимает, ведь так? То есть он же не расскажет своей мамаше, так? Этот выродок еще и говорить-то не умеет.
И дюжина шлюх загоготали, как ведьмы, когда папы снова взгромоздились на них, стоящих на коленях, и кровати снова закачались и заскрипели.
Настоящий Гаррисон слышал и понял, что было сказано, но младенец-Гаррисон слышал только крик. Он ухватился за тонущие перила кровати, трясина дошла уже до его ягодиц, и слезы покатились по его щекам. Сначала крик, затем удар руки по телу младенца. Это всегда происходило так, каждый раз одно и то же. Кроме.., иногда приходила мама, и иногда она останавливала его.
— Ма-ма, — захныкал он сначала тихо, но потом, когда взбешенные папы спрыгнули со своих кроватей, как дюжина пьяных роботов, он заплакал громче и громче:
— Ма-ма! Ма-мааааа!
* * *
Час тридцать дня.
Вятт выскользнул из постели и накинул халат. Терри лежала между черными простынями, ее белые руки и грудь были открыты. Она пристально наблюдала за ним темными беспокойными глазами. Сначала ей было очень неловко от близости Ричарда, но затем эта идея начала ей нравиться. Она вспомнила, как кто-то сказал, что распутники находят удовольствие и возбуждение не столько в самом грехе, сколько в понимании, что они грешат.
Но теперь, когда ему надо было уйти из спальни, она снова почувствовала себя неудобно.
— Гарет.., ты будешь долго?
— Недолго.
Он говорил тихо, словно боялся, что Гаррисон может услышать его. Он тоже нервничал, но из-за того, какой путь выбрать: это была прекрасная возможность, которую он никак не мог упустить.
— Все будет.., в порядке? — снова беспокойство, и, конечно, он понял, что она имела в виду. Даже не обсуждая, эти двое решили: нельзя позволить Ричарду Гаррисону вернуться из путешествия, в конце концов с машины должен сойти только труп.
— Все будет в порядке, да.
* * *
...В тени громады Психомеха Вятт вдруг почувствовал себя маленьким и испугался.
Гаррисон тянулся и дергался на ложе. Пот потоками стекал с искаженного липа и тела слепого. Кризис? Уже? Когда заработали вторичные системы, Вятт повернулся к пульту управления.
Да, кризис. Центры страха Гаррисона отвечали электронному зондированию машины. Сейчас он был в центре кошмара, и Психомех, в свою очередь, в ответ на его потребности начал питать его грубой силой, энергией, в которой он нуждался, чтобы победить своих личных демонов.
Вятт протянул дрожащую руку. На этот раз было легче. Намного легче, чем с Маасом Криппнером. Была бумага, освобождающая от ответственности, была Терри и были деньги. И, конечно, был сам Психомех. Вятт больше не колебался, а быстро перевел машину на ручное управление и повернул три ребристые ручки, отвечающие за поддержку Психомеха. Только что жужжавший звук стал тише, тише и совсем исчез. Теперь Гаррисон оказался в трудном положении, в безвыходном, в одном из своих самых худших кошмаров.
* * *
Папы прыгнули к нему.
Они прыгнули к мужчине-младенцу Гаррисону через трясину, которая чудом, выдерживала, их, в то время как он продолжал тонуть.
— Мама? Мама? — закричали они, их одинаковые лица потемнели от ярости. Они схватили край кроватки и отбросили его в песок, затем встали над его голой, съежившейся тонущей фигуркой, их руки поднялись как одна. — Ее нет дома. Нет дома, слышишь ? — и их руки ударили Гаррисона по лицу, по рукам, по спине, по груди.
— Нет, нет! — закричали двенадцать шлюх, их груди перестали раскачиваться из стороны в сторону, когда они припали к расшатанным кроватям, прижав костяшки пальцев к своим ртам. — Не бей бедняжку! Он напуган.
— Напуган? Напуган? — ревели папы. — Так этому выродку и надо, маленькому... — и они снова подняли руки.
Теперь грязь доходила Гаррисону до пояса, и единственная оставшаяся взрослая искорка наконец увидела и распознала опасность.
— ОСТАВЬ ЕГО! — произнес какой-то Голос.
Папы отступили от почти утонувшей кроватки, поднятые руки безвольно упали вниз, как тряпки, рты открылись, а глаза поднялись к небу. А там — лицо...
Лицо человека-Бога Шредера!
Гаррисон увидел лицо в грязном небе, его ужасное выражение, и та его часть, которая была младенцем, в ужасе заплакала. Но крошечная искорка-мужчина узнала!
Теперь, когда папы и их женщины забились в страхе по своим расшатанным кроватям, лицо Шредера приблизилось, огромное и ужасное, и внимательно посмотрело на него.
— Я ПРИШЕЛ, РИЧАРД. ТЕПЕРЬ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИ НАШЕ СОГЛАШЕНИЕ. ПОЗВОЛЬ МНЕ ВОЙТИ. верхний край кроватки с бульканьем исчез из вида, оставляя Гаррисона по грудь в грязи. Он с силой заставил себя выговорить неумелым ртом младенца.
— Н-н-нет!
— ТОГДА ТЫ УМРЕШЬ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС!
— Т-т-тогда мы оба умрем!
Когда грязь доползла ему до шеи, а шлюхи и папы начали странно кричать, человек-Бог взвесил ситуацию.
— ОЧЕНЬ ХОРОШО, — произнес он. Грязь начала захлестывать подбородок Гаррисона. — ТОГДА ТЫ ДОЛЖЕН ПОЗВАТЬ МАШИНУ, РИЧАРД, — И БЫСТРО!
Машина!
Гаррисон вспоминал, с отчаянием, напрягая свои экстрасенсорные способности. Он бегло просматривал, искал, увидел...
Позвал.
— Машина! — позвал он мысленно и вслух голосом ребенка. — Психомех, приди ко мне.
Мамина появилась — с громким треском электрической энергии и механического грома — появилась и стала парить над трясиной, затем нырнула, скрывшись из вида в хлюпающую грязь, которая поглотила ее всю без следа, В следующий миг сердце замерло.., и Гаррисон почувствовал громаду Психомеха под собой, поднимающую его, выталкивающую вверх из засасывающей трясины.
— МАШИНА ТЕПЕРЬ ТВОЯ, РИЧАРД, — лицо человека-Бога отпрянуло и стало удаляться, — ЕСЛИ ТЫ МОЖЕШЬ УПРАВЛЯТЬ ЕЮ. ТОЛЬКО ИСПОЛЬЗУЙ ЕЕ ХОРОШО!
Гаррисон неуклюже держался поперек Машины. С него и Психомеха капала грязь, когда они поднялись прямо над пузырящейся, хлюпающей поверхностью.
— Машина, — искра мужчины, озаренного сверхспособностями, в его сознании ребенка снова коснулась ее. — Машина, пожалуйста, помоги мне. Помоги мне!
И Психомех ответил...
У себя в комнате Психомех тихо мурлыкал, присев на задние лапы, как огромный, самодовольный кот, а Гаррисон был мокрой мышкой, которая дрожала, потела и притворялась мертвой меж его могучих лап. Мышка была себе на уме. Мышка не могла проиграть и поэтому должна была подружиться со своим мучителем.
