– Что ты такое говоришь, Кало?
– Разве ты не согласен со мной?
– Я согласен, что гипотетически заказчику было бы дешевле просто убрать журналиста, но ты ведь не об этом меня спрашиваешь? Что ты сказал про его жену?
– Я придумал изнасиловать ее.
– Ты чокнулся?!
– Да не буду я ее трахать. Так, членом повожу немного и все.
– Ты не сделаешь этого!
– Тогда, может, ты?
– Нет!
– Почему нет? Если я предложу, а дядя Володя прикажет тебе?! Ты что, откажешься? Сольешься? Скажешь, что увольняешься? Отсюда не увольняются, брат, или ты уже вернул тестю все бабки?
Я замолчал. Кало улыбнулся и похлопал меня по плечу.
– Да ладно, ладно тебе, не ссы. Я еще не продумал все окончательно, но мне кажется, что идея хорошая. Пока же давай подключать Агату.
С этим я не спорил. В том, что настало время шлюхи – сомнений не было. Пятый потерял сон, путал время суток, все чаще ссорился с женой. Было даже немного смешно наблюдать, как он ищет тишину. Антон купил себе беруши и, отвозя Арину к теще, отправлялся в какой-нибудь парк или на кладбище, где в течение нескольких часов мог неподвижно сидеть на скамейке. После этого он ехал в гостиницу, где, прежде чем уснуть, проверял пять-шесть номеров, всякий раз оставаясь недовольным качеством звукоизоляции.
В «Хороших временах» он требовал выключить музыку и, к всеобщему изумлению, не раз вступал в перепалки с друзьями, которые, по его мнению, слишком громко разговаривали.
Пятого раздражала жена. Арина, как ему теперь казалось, оглушительно чавкала и звонко сербала чай. Антона злило, что жена сушит волосы, вместо того чтобы выключить стиральную машину, которая, гремя, наворачивает круги. Голос любимой женщины стал противен.
– Зачем ты так долго разговариваешь по телефону?
– Антон, у меня вообще-то тоже есть свои дела.
– Я понимаю, но зачем повторять все по сто раз? Ты одно и то же говоришь!
– А ты не слушай.
– Я не могу не слушать этот маразм. Что за дебилка, с которой ты разговариваешь?
– Я разговариваю с мамой.
– А, ну тогда понятно!
– Знаешь что, Антон, иди к черту!
– Дочь свою успокой!
пауза
Пятый был совершенно разрушен. Я ничего не понимаю в психиатрии, не знаю, как там все это называется, но в том, что он больше не мог себя контролировать, сомнений не было. Синяки, красные, сонные глаза. Антон постоянно хамил близким, огрызался, курил. Смешивал кофе, сигареты и успокоительное… По средам вечером в Лужниках Пятый играл с друзьями в футбол. Все те же журналисты, фотографы и редакторы. Вся эта хорошевременская херобратия. С каждым разом ребята все меньше радовались его приходу. Почему? Потому что Пятый всех достал.
– Сели! Сели! Сели, млять, скоты!
– Антоха, кончай орать!
– Ты домой вернись лучше, труп!
– Да я опускаюсь!
– Да ни хера! Вы только обрезаете! Сядь домой и стой тут! Вообще вперед не ходи!
– Ты на себя посмотри! Дай ты ближнему! Для чего ты засылаешь, если видишь, что они не могут зацепиться?
– Он открылся – я перевел!
– Ну и что толку? Все же им достается.
– Вы там поборитесь – и будет наш мяч.
– Мы поборемся – ты за собой следи! Ты уже всех достал своим криком! Нужно же уважение к людям иметь.
– Какое уважение?! Я бегаю туда-сюда, а ты от углового флажка по воротам херачишь!
– Мы что здесь, все на кубок играем?
– Конечно, не на кубок! Вы поделились так, что у нас в команде одни пассажиры, и они нас возят в свое удовольствие – какой уж тут кубок?!
– Давай переделимся, чтоб ты не вонял.
– Отец твой воняет.
– Антон, следи за языком!
– Сам следи, мудак!
– Антон, давай ты успокоишься, наконец! Мы сюда приходим не орать, а поиграть в свое удовольствие.
– Да у вас все в свое удовольствие! Что в жизни, что здесь. Вы ни в реальности не можете побороться, ни здесь.
– Антон, не нравится – играй с другими!
– Можешь не волноваться – больше не приду!
Антон с женой уехали в Петербург. На два дня. Рассудили, что короткое путешествие пойдет на пользу. Дурак и дурочка. Хорошего пути! Мы пробрались в их квартиру. Если честно, мне было очень интересно узнать, как он живет. До этого момента я только слышал их дом, теперь же смог увидеть: гостиная, спальня, детская. Признаться, жил он неплохо. Я даже представить себе не мог, что журналист может позволить себе такую обстановку. Что тут скажешь? Москва-Москва. Я ходил по его квартире, рассматривал вещи и думал, что ведь так, если бы жизнь только была справедливой, мог бы жить и я. Не знаю почему, но в память мне врезалась его книжная полка. Книги были разбросаны по всему дому, в туалете, в гостиной, в кухне. В коридоре разместилась натуральная библиотека, но я запомнил только те, что стояли над его рабочим столом. Рахманинов, Шаляпин, Мережковский, Тарковский, Герцен, Бродский, Кандинский, Бердяев, Бунин, Ростропович, Любимов, Буковский, Барышников, Набоков, Солженицын, Газданов, Лихачев, Шаламов, Нуриев, Алехин и Куприн. Думаю, Пятый даже не задумывался, что объединяло всех этих ребят. Да и вряд ли он мог представить себе масштабы операции, которая стремилась связать его с ними.
Когда я зашел в детскую, Кало как раз застегивал ширинку. Сперва я почувствовал неприятный запах, затем посмотрел на кроватку.
– Зачем ты это сделал?!
– Живот прихватило.
– Это же детская кроватка, Кало!
– Слушай, а мне-то что? Мы здесь для чего вообще? Разве не ты говорил, что мы должны прессовать его по всем фронтам?
– Да, но это же все-таки ребенок, блин… Он-то тут при чем? У всего же есть рамки…
– Какие рамки, Лев? О чем ты говоришь? Может быть, тебе вдруг стало жаль его?
– Да не жаль мне его! Я вообще думаю о другом!
– О чем?
– О том, что мы можем перегнуть, понимаешь?
– Перегнуть? Ну и хорошо! Свалит пораньше, нам-то что?
– Да нет же… Я говорю о том, что он может что-нибудь натворить с собой. Ты посмотри на него! Он уже сейчас себя не контролирует. Бросается на жену, я ездил смотреть, как он играет в футбол с друзьями – он натуральный псих, орет на своих и чужих, постоянно нарывается на драку, катится с двух ног в людей.
– На футболе все так себя ведут. В России любительский футбол заменяет людям кабинет психоаналитика. Это даже хорошо, пускай выплескивает часть эмоций.
