А вот младшему брату повезло меньше. Он — точная копия Олега. Хмурое лицо уже заросло жуткой черной щетиной, хотя Никите только шестнадцать лет. Взгляд у него одновременно затравленный и воинственный. Один в один как у серо-голубого бродячего кота, который вечно слоняется по променаду и попрошайничает. Кажется, что если посмотришь на него не так, то он обязательно расцарапает тебе ноги.
— А я тебе подарок принес, — проворковал Артем и вручил мне маленькую коробочку.
У Никиты для меня подарка не нашлось, и он насупился. В коробочке я обнаружила сережки в форме цветочков, и мама тут же вставила мне их в уши, не переставая восхищаться безупречным вкусом Артема.
— Большое спасибо, — через силу улыбнулась я. Сережки мне совсем не понравились. Как и братья. Старший уж слишком навязчиво хочет произвести впечатление, а младший чересчур нелюдим.
— Это от нас двоих, — кивнул на Никиту Артем.
— Очень красивые, — соврала я.
В то время как Артем болтал без умолку, в основном про институт и свою девушку Машу, Никита отмалчивался. Он все делал угрюмо. Угрюмо смотрел исподлобья, угрюмо зевал, угрюмо заталкивал в рот креветки в кляре, угрюмо их пережевывал и так же угрюмо мычал в ответ на любой вопрос. Я заподозрила, что у него не все ладно с головой, но оставила свое мнение при себе.
Лишь позже, когда Артем поел, извинился и уехал по каким-то делам, Никита чуть-чуть разговорился. Сказал, что планирует учиться на кинооператора или на разработчика компьютерных игр.
Наверное, мама и Олег решили, что мы с Никитой нашли общий язык, и нас можно оставить вдвоем, пока они сами сходят в кино. Меньше всего на свете мне хотелось торчать дома с унылым Никитой, но другого выбора не было. Во всяком случае, в кино меня не пригласили.
В Никитиной комнате апельсиново-оранжевые стены. Как, впрочем, и диван, и стол, и ковер. А еще говорят, что оранжевый — цвет хорошего настроения. Стоит один раз взглянуть на Никиту и сразу становится ясно, насколько велико это заблуждение.
— Очень яркая комната, — искренне похвалила я. — Твоя мама-дизайнер здорово тут все оформила.
— Моя мама — стоматолог, — буркнул Никита и, не проявляя никакого гостеприимства, уселся за компьютер.
— Но Олег Захарович сказал, что его бывшая жена — дизайнер интерьера.
— Бывшая жена — дизайнер. А моя мама — стоматолог, — повторил неприветливый Никита.
Я замолчала в недоумении. Как это так? Никита не скоро пришел мне на выручку. Казалось, он на несколько секунд совершенно обо мне забыл.
— Наша с Темой мама — папина бывшая-бывшая жена. Дважды бывшая короче, — он недобро усмехнулся. — А дизайнер — это Света, мачеха. Ну, то есть, теперь уже бывшая мачеха.
В Никитином голосе отчетливо слышалось злорадство. Как будто он не питал никаких чувств ни к маме, ни к Свете, и только счастлив, что они числятся в списке «бывших». Мне вдруг стало страшно находиться с ним в одной квартире.
— Значит, вы живете то с мамой, то с папой? Или в основном с папой?
— Обычно мы здесь, — равнодушно ответил Никита. — У мамы нельзя.
— Почему?
— У нее проблемы. Они когда развелись, мама из окна чуть не прыгнула. А потом после собрания в школе бросилась под грузовик. В общем, нас у папы оставили, а маму положили в больницу. Ну, в психиатрическую.
— Но теперь ей лучше?
— Лучше, — кивнул Никита, сосредоточенно просматривая какой-то сайт с играми. — Но она не умеет смеяться. Вернее, умеет, только всегда не в тему. Ну, знаешь, если кто-то умер или что-то сломалось… Это уже не лечится. Слушай, ниче, если я покурю? Ты никому не донесешь?
Я была в замешательстве. Стояла как столб и боялась шелохнуться. Никита обернулся и выжидающе уставился на меня. Как будто он не сказал ничего необычного. Я все пыталась представить его маму. Чем она заслужила такое равнодушие с его стороны?
— Эй! — обратился ко мне Никита. — Так я покурю?
— А… у нас в семье никто не курит…я не привыкла…Можно я в другую комнату тогда уйду?
— Иди, — он пожал плечами и полез открывать окно.
Я не ушла, я убежала в комнату, где на полке лежат ракушки. Единственное, что напоминает о доме. О нашей семье, которую мама вот-вот покалечит. Знает ли она вообще про маму, которая не умеет смеяться, и про мачеху Свету? Замечает ли, что с Никитой что-то не так? Неужели ей охота быть частью этого семейства? Становиться «мачехой Женей»?
Я ходила по комнате туда-сюда, потом рванула к двери и заперлась. Позвонила маме. За те двадцать секунд, что она не брала трубку, воображение нарисовало мне тысячу кошмарных картин. Вот сейчас ворвется Никита с ножом. Или его бывшая мама, хохоча, влезет в окно…
— Алло?
— Мама! — завопила я. — Мама, ты когда придешь?
— А что случилось? — удивилась она. — Вообще-то мы только билеты купили, еще даже фильм не начался.
— А можно я тогда приду к тебе? Как к тебе идти? — я чуть не плакала.
— Да ты объясни толком! Вы что с Никитой поссорились? Так ты скажи ему, что папа запрещает тебя обижать!
— Что он там сделал? — встрял Олег. — Пусть Лера скажет, что я приду и по голове ему настучу!
— Слышала? Иди ему передай. И не ссорьтесь там! Ну, давай, Лерусь, через два часа будем, и пойдем все вместе по бульварам гулять. Или на каток или по магазинам — как ты сама захочешь.
— Мама! — отчаянно позвала я, но она уже отключилась.
Я с минуту постояла в оцепенении. А потом поняла, что нужно делать. Если мама не может мне помочь, то поможет папа. Так было и будет всегда. Так должно быть всегда.
Папа ответил сразу.
— Привет, дочь! Ну как там? — весело спросил он.
— Папа, папочка! Забери меня отсюда! — мне захотелось забиться в какой-нибудь укромный угол и не вылезать оттуда, пока не появится папа.
— Так, спокойно, отдышись, — посоветовал папа. — Дай-ка мне маму.
— Мамы нет! — взвыла я. — Она ушла!
— А ты где? Кто там с тобой?
— Только Никита. Но он…он курит, — шепотом добавила я.
— Кто это — Никита? Ну все равно позови его, я с ним поговорю, — велел папа. Голос его сделался строже.
— А ты не можешь меня забрать? Ты просто забери и все. И маму тоже. Тут страшно и плохо! Пожалуйста, папа! Ну, пожалуйста…
— Лера, послушай меня внимательно. Отвечай предельно точно. Кто-то обидел тебя или маму?
— Нет, то есть, пока нет… Так ты за мной приедешь?
— Приеду, — твердо, без всяких «посмотрим», произнес папа. — Сейчас позвоню маме, а потом сразу приеду, как только будет рейс.
— Нет, ты лучше маме не звони. Она же тебе не разрешит! — предостерегла я.
