Пока на меня накатывает чувство вины, Элизабет берет ответственность на себя.
– Закройте дверь, – говорит она. – На случай, если он вдруг вернется.
Похоже, Милли даже ее не слушает. Она начинает выть – это животный, гортанный вопль горя, самый мучительный звук, которого нет ни в одном языке. Я хочу ее утешить, но какое утешение я могу ей дать? Единственное утешение может появиться, когда Арбус умрет.
Но я не могу его убить. По крайней мере, до того как он снимет все свои проклятия, включая мое собственное.
Элизабет уже вышла из комнаты. «Лори», – вспоминаю я. Его временное преимущество перед Арбусом – пара минут. Этого недостаточно.
Надо полагать, Лори помчался домой. Элизабет пытается позвонить ему на мобильный, но он не отвечает. Возможно, ему трудно ответить, потому что он бежит.
Арбус не может сдержать своих дурных намерений. Адреналин, выработанный во время нашего столкновения, должен проявиться в каком-то злодеянии. И он оставил за собой след. Ужасный след.
Эти несчастные люди думали, что прогуливаются приятным летним вечером. Возможно, они возвращались домой после ужина или затянувшегося рабочего дня.
Теперь они жертвы.
Мужчина в костюме лежит на тротуаре и кричит: «Где мои ноги? Что вы сделали с моими ногами?» Одиннадцатилетняя девочка срывает с себя одежду, словно та кишит скорпионами. Мальчик рядом с ней вырывает у себя клочья волос, не видя, что пальцы его перепачканы кровью.
В следующем квартале мы видим, что двое влюбленных, вышедших на прогулку, избивают друг друга до полусмерти. Мужчина, который вывел собаку на прогулку, теперь пытается повесить ее на поводке. Не колеблясь ни минуты, Элизабет подбегает к человеку и бьет его в грудь; ошарашенный, он роняет поводок, и спасенная собака убегает в глубь парка.
Мы поставлены перед ужасным выбором: остаться и помогать все этим людям или пробежать мимо, стремясь остановить Арбуса?
– Идем, – говорит Элизабет, вырываясь вперед. Она снова достала телефон и звонит в полицию.
Пускай этим занимаются полицейские. Мы должны бежать к источнику бед.
– Он расходует так много энергии, – говорит мне Элизабет, закончив разговор по мобильному.
– Он хочет, чтобы мы его обнаружили, – произношу я. – И это все. Шах и мат.
Добравшись до нашего дома, мы видим, что консьерж бьется об окно из зеркального стекла, выбивая своим телом осколок за осколком. Я не хочу к нему прикасаться, потому что у него вся кожа в стекле, но как еще можно ему помочь? Элизабет бросается, чтобы не подпускать его к окну, а я стараюсь поймать его, но он отталкивает нас, бросается на колени и начинает поднимать осколки, чтобы поднести их к губам. Элизабет выбивает стекло из его рук; он воет.
К дому подходит другой жилец – Алекс, франтоватый придурок из квартиры 7A.
– Что происходит? – спрашивает он в шоке.
– Держи его и не отпускай, пока не приедет полиция, – командует Элизабет.
Встав в бойцовскую позу, Алекс хватает консьержа и кивает.
– Я держу его, – говорит он непреклонно, не за давая вопросов.
Мы бросаемся к лифтам.
– В твоей квартире или в моей квартире? – спрашивает Элизабет.
Я качаю головой и указываю туда, куда уехали лифты. Оба лифта задержались на верхнем этаже.
– Крыша, – говорю я Элизабет. – Должно быть, он на крыше.
Глава тридцатая
Я бегу к лестнице. Перепрыгивая через две ступеньки, я перелетаю с площадки на площадку. Я даже не смотрю на номера этажей. Не могу думать о подъеме, или о тех драгоценных минутах, которые уходят на каждый пролет, или о том, как горят мои легкие. Я знаю только одно: «Я не остановлюсь, пока не окажусь на крыше».
Стивен следует за мной, но он молчит. У нас нет люфта, чтобы собраться с мыслями. Нет стратегии. Нет плана.
И вот я оказалась перед выходом на крышу. Дверь сделана из толстого, тяжелого серого металла. Я протискиваюсь наружу.
Наше приземистое девятиэтажное здание не из тех, где на крыше разбиты впечатляющие, модные сады. Пространство, куда я попадаю, жмурясь в неожиданно ярком, резком солнечном свете, – открытый зацементированный квадрат, окруженный низкой кирпичной оградой.
Сперва я вижу своего брата.
– Лори!
Я бросаюсь к нему, но леденяще спокойный голос останавливает меня буквально в нескольких метрах от него.
– На твоем месте я бы не стал подходить ближе.
Максвелл Арбус стоит, сцепив руки за спиной. Взгляд его пытливый, опытный, словно он прикидывает ценность какого-то антикварного предмета.
Не отводя от меня взгляда, Арбус слегка кивает в направлении Лори.
– Твой брат как раз обдумывает кое-какие не обычные идеи.
Я иду на риск – отворачиваюсь от него, чтобы сосредоточиться на Лори. У брата остекленевший взгляд, а выражение его лица чрезвычайно спокойно.
– Я еще не решил, чего Лори хочет больше всего, – сообщает мне дед Стивена. – Полететь или перепрыгнуть на следующее здание.
– Не смейте. – Мой голос почти срывается. Я не хочу разрыдаться из-за этого человека, но знаю, что я уже на грани.
– Мне кажется, прыжок был бы более спортивным, не находишь? – продолжает Арбус. – Может, он и допрыгнет.
Я пытаюсь начать переговоры.
– Пожалуйста, отпустите его. Мой брат здесь совершенно ни при чем.
Смех Арбуса похож на резкий лай.
– Он здесь, не так ли? А раз так, то твой брат очень даже при чем.
– А моя мать? – Я не хочу этого делать. Я позволяю ему брать меня на крючок, но не могу остановиться. Ярость и страх управляют моими мыслями, моими словами.
– Не сомневаюсь, она очаровательная женщина, – отвечает Арбус. – Очень жаль, что матери-одиночки не способны поддерживать у своих детей должный уровень дисциплины. Вот если бы у вас был достойный отец, уверен, вы бы не оказались в таком неприятном положении.
Я теряю силы от его жестокости, и он это видит. Он улыбается одним уголком тонкогубого рта.
– В сущности, – голос Арбуса становится опасно тихим, – было бы жаль, если бы она упустила лучшие пункты моего наставления.
Слегка изменив положение тела и пробормотав пару слов, которые я не могу слышать, Арбус говорит:
– Проклятие с вашей матери снято.
Я прекрасно понимаю, что эта весть не принесет облегчения, и мои предчувствия подтверждаются, когда Арбус говорит мне:
– Скоро она во всей полноте осознает, какая ошибка – оставлять детей одних на столько часов, когда они настолько свободны, что могут вмешиваться в жизнь других людей. Последствия таких поступков должны быть жесткими и запоминающимися. Иначе урок не будет усвоен.
