Я смотрю, как, сверкая мигалками, появляются полицейские машины. Полиция Нью-Йорка устраивает баррикады, перекрывая все движение – включая пешеходное, – идущее через Центральный парк. Металлические подковы стучат по тротуару, оповещая о прибытии конной полиции, которая преграждает путь наиболее любопытным зевакам, которые подошли совсем близко.
Лори ведет меня вперед. Я напряженно вслушиваюсь, и, по мере того как я слышу прилив паники в голосах других наблюдателей, мне становится трудно дышать.
– Весь парк? Нет. Разве так можно? Серьезно? Вот прямо весь парк?
– Шесть человек? Я слышал – двадцать!
– Хоть бы не было еще одного теракта. Только не это.
– И правильно – ее нужно просто застрелить. Нельзя, чтобы мерзавцы отсюда выбрались. Небось прячутся в лесах.
– Биотерроризм? О господи! Может, пора выбираться из города?
– Все кончилось? Они всех смогли эвакуировать?
Голос, звучащий совсем рядом, вытаскивает меня из гула других голосов.
– Слава богу.
– Что – слава богу? – спрашиваю я брата, который резко тянет меня влево.
– Милли повернула, – отвечает он. – Я больше ни секунды не выдержал бы на этом тротуаре.
Я не знаю, подразумевает ли он людской затор, мешающий нам продвигаться дальше, или этот ужас, со скоростью эпидемии распространяющийся в толпе. В животе у меня осиное гнездо, живое и жалящее.
Я и Стивен. Я и Стивен.
С тех самых пор, как я его встретила, еще до того, как я узнала, что он невидим, все это лето было нашим. Ничего другого. Только мы двое. Как будто мы существовали за пределами мира. Были исключением из правил. Можно было позавидовать тому пространству, которое мы получили, чтобы открывать друг друга.
Когда я получила объяснения причин проклятия от мистера Суинтона и от Милли, я снова вернулась в мир, хотя и некоторым образом измененный. Но в самой глубине все, что произошло с нами, по-прежнему означало: один плюс один равняется нам. Все прочее отошло на периферию.
Максвелл Арбус в течение нескольких часов превратил это «прочее» в главное событие и сделал заложником весь Манхэттен – а как только новости разнеслись по федеральным каналам, и всю страну. Его совершенно не смущало, что он терзает невинных людей, чтобы осуществлять свою личную месть. Возможно, его действительно можно было назвать террористом.
Лори тоже об этом думал.
– Он сумасшедший. Закрыть Центральный парк. Кто так делает?
– Злодей, – бормочу я.
Выбравшись из растущей толпы в западной части Центрального парка, Лори опускает мою руку, и мы переходим на бег. Я следую за его взглядом и замечаю Милли: она ждет на светофоре, чтобы пересечь площадь Колумба.
Дождавшись зеленого света, Милли спешит перейти улицу. Мы с Лори бросаемся вслед, чтобы тоже успеть.
Мы перебегаем на другую сторону площади Колумба – только одно такси гневно бибикает нам, и мы считаем это победой. Теперь Милли опережает нас всего на несколько метров. Она ненадолго останавливается, чтобы взглянуть на голубой навес. Ее плечи поднимаются и опускаются, словно она делает глубокие вдохи и выдохи. Потом она возобновляет свой путь и входит в магазин, находящийся под голубым навесом.
– Это кофейня, – объясняет мне Лори, когда мы подходим к дверям.
– Я умею читать, – огрызаюсь я, но не протестую, когда брат щелкает меня по лбу. Он ведь не заслужил моего раздражения, поэтому я говорю: – Извини.
– Прощаю.
Я захожу в кафе первой. Это помещение даже лучшему агенту недвижимости было бы трудно продать под видом уютного местечка, поскольку втиснутые сюда четыре стола едва позволяют подойти к прилавку. Не спасает положения и то, что один из столов занят огромным человеком, чья туша растеклась на два хрупких стула. Милли стоит рядом с Солом – тот сидит, уставившись прямо. Его большие руки обхватили белую кружку, до краев наполненную черным кофе.
– Обращаться с осторожностью, – бормочет Лори у меня из-за спины.
– Принято к сведению, – отвечаю я.
Подойдя ближе, я замечаю, что над кружкой Сола не поднимается пар. Может быть, он все это время просидел здесь? Сидел. Ждал. Чего?
Милли обращается к Солу дребезжащим голосом.
– Ты ведь точно не знаешь, придет он сюда или нет. Не будь таким упрямым ослом.
Вместо того чтобы ей ответить, Сол смотрит на моего брата.
– Так вот, значит, как вы выбрались.
Бросив на нас взгляд, Милли поджимает губы и коротко кивает мне.
– Напрасно ты нас запер, Сол, – снова обращается к нему Милли – таким тоном, словно отчитывает малыша. – Тебе следует извиниться передо мной и Элизабет.
– Я свое дело знаю, – отвечает Сол. – Это должно произойти здесь. И лучше бы вас здесь не было.
– А действительно, почему мы здесь? – спрашиваю я Милли.
– В этом здании находились мой офис и дом. – Милли садится, и ее спина распрямляется от гордости, когда она говорит эти слова. – До того как Арбус нашел меня здесь и загнал под землю. Когда-то заклинариум открывал двери посетителям.
– А что у вас было на вывеске? – фыркнув, спрашивает Лори.
– Вывески не было, – отвечает Милли. – Те, кто во мне нуждался, знали, где меня найти.
Пригладив несколько серебристых волосков, выбившихся из-под заколок, Милли вздыхает.
– С тех пор это помещение прожило не одну жизнь. Сначала тут была забегаловка. Потом кондитерская. Затем бар. Потом дешевый бар. Теперь здесь подают кофе и предоставляют доступ к Всемирной паутине.
Я окидываю взглядом кафе. Даже в этом крошечном пространстве малочисленные посетители скорчились над ноутбуками. Или лихорадочно пишут эсэмэски. Персонал кофейни сгрудился возле кофе-машины. Каждое лицо в кофейне побелело от страха. Никто не знает точно, что произошло.
– Что будет дальше? – спрашиваю я.
– Он охотится на Милли, – отвечает Сол.
Милли тянется к нему. Ее рука, оттенком и фактурой напоминающая старый персик, исчезает в его ручище.
– Мы не знаем этого наверняка.
– Арбус не просто держит на кого-нибудь зуб! – рявкает Сол. – Он живет, чтобы творить зло. Не валяй дурака, Милдред.
Румянец вспыхивает на щеках Милли, когда он называет ее полное имя.
– Я не думала, что еще что-то значу. Прошло столько лет.
Лори откашливается.
– Не хочу преуменьшать значение вашей, гм, истории, но, по-моему, вы упускаете главное.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
Когда Сол не скрывает своей насмешки, Лори осторожно делает пару шагов назад и говорит:
