Опять-таки, ничего этого я не могу рассказать Элизабет. Я не могу сказать ей, что ее брат что-то для меня значит, даже если, как ей известно, я видел его только во время той короткой беседы в день их приезда. Она хочет, чтобы мы пообщались все вместе, чтобы я получше узнал Лори, и я даже не знаю, как тут быть. И вот в один прекрасный день возможность пообщаться с ним представляется мне сама собой. Лори звонит, придя после школы, и я прошу Элизабет передать мне телефон.
– Ты уверен? – спрашивает она.
Я киваю, и она передает мне телефон.
– Лори? – спрашиваю я.
– Да?
– Это Стивен.
– Не может быть!
– Может.
– То есть это не какой-то там актер, которого моя сестрица наняла изображать своего выдуманного дружка?
– Если и так, эта работа мне по вкусу.
– Фу!
– Ладно, ты знаешь, какой сегодня день?
– День бесплатного мороженого?
– Тепло. Давай начнем с того, какой сегодня день недели.
– Если не ошибаюсь, среда.
– Правильно! А что такое среда?
– Э… день после вторника?
– А вот и нет. Это день, когда выходят новые комиксы.
– Интересно, почему тебя это волнует?
– Меня – нет, а вот тебя это должно волновать. Сейчас ты пойдешь в магазин «Мидтаун Комикс» и заберешь специальный выпуск «Беглецов», вышедший сегодня. Твоя сестра хочет его получить.
– А что мне за это будет?
– Шон, Лори. Все дело в Шоне. Он бывает там каждую среду в четыре часа.
В трубке молчание.
– Что тебе сказала моя сестра?
– Мне кажется, Лори, не только у нее есть воображаемый друг, но и у тебя. Так пусть он станет твоим другом по-настоящему. Если, конечно, ты этого хочешь.
– Благодарю тебя, мой новый духовный наставник. Я рассмотрю твои рекомендации.
– Только сделай это до четырех часов, ладно? Да, и я не шучу: ты действительно должен забрать экземпляр «Беглецов» для сестры.
– Слушаю, капитан.
Потом Элизабет и Лори какое-то время разговаривают. Но еще до того, как отключиться, Элизабет смотрит на меня так, словно я сделал что-то очень, очень хорошее.
– А ты уверен, что Шон примет предложение дружбы? – спрашивает она, когда разговор закончен.
Я пожимаю плечами.
– Не уверен. Но Лори не узнает, если не попробует. И даже если Шон не захочет с ним дружить, мне кажется, он откажется в мягкой форме.
(Я не говорю Элизабет о том, что когда я видел Шона в коридоре, он отчаянно пытался восстановить подключение к Wi-Fi, чтобы продолжить разговор с каким-то парнем из Далласа.)
– Что ж, мне кажется, ты покорил моего брата, – говорит Элизабет.
– А тебя? Тебя мне удалось покорить?
Она смеется.
– Ну, со мной все не так просто, как с братом.
Я знаю, что все это не может продолжаться долго. Я знаю, что эта благодать балансирует на основании, тонком, как лезвие бритвы, и в любой момент ветер может ее опрокинуть.
Но я получаю удовольствие. Получаю удовольствие от общения с Элизабет. Благодаря этому мне легко забыть.
Элизабет спешит к себе домой на ужин. Она приглашает и меня, но я говорю, что не могу пойти. Она не пытается узнать, почему, только целует меня на прощание.
Спустя два часа я сижу на кушетке, читая комикс «Одеяла», который она мне дала, и вдруг слышу шум у дверей.
Сперва я не понимаю, что происходит. Это не стук. И не доставка…
В дверь вставляют ключ.
Я кладу книгу. Встаю.
Ключ поворачивается в замке.
Дверь открывается.
Входит мой отец.
Он постарел.
В последний раз я видел его год назад, но это было на похоронах моей матери, поэтому я не обратил на него особого внимания.
Зато теперь я его вижу. Волосы у него совершенно седые. Он все еще высокий, все еще сильный – но какой-то высохший. На нем другие очки. В тонкой серебряной оправе.
– Стивен! – зовет он меня.
«Я здесь», – хочется мне сказать. Но вместо этого я просто стою там и наблюдаю за ним. Он осматривает квартиру. Закрывает дверь. Ставит свой портфель – портфель, а не чемодан, значит, он не планирует ночевать.
Это нечто вроде взрослого варианта игры, в которую мы всегда играли, пока он не ушел: прятаться, но не искать. Я всегда в роли ребенка, который прячется. Он в роли отца, который не ищет.
«Я прямо здесь».
Отец снова зовет меня. Переминается с ноги на ногу. Начинает понимать.
– Стивен, – говорит он уже тише. Он знает, что я в комнате.
– Привет, папа.
Это слишком короткая реплика – ее недостаточно, чтобы определить мое местонахождение. Отец поворачивается в моем направлении, но все-таки смотрит не на меня, а куда-то рядом со мной.
– Как дела? – обращается он к пустому пространству.
Я не могу устоять перед соблазном: отодвигаюсь дальше, чтобы поставить его еще в более дурацкое положение.
– Все в порядке, – отвечаю я.
Голова отца дернулась в другом направлении.
Я продолжаю двигаться.
Не очень-то веселая игра для нас обоих.
– Почему ты здесь? – спрашиваю я.
– Получил твой е-мейл, – отвечает отец. – Про девушку. И понял, что прошло уже много времени…
– С тех пор как ты видел меня в последний раз?
– С тех пор как я был здесь в последний раз.
– Ты не был здесь с тех пор, как она умерла.
Он кивает.
– Верно.
Я перестал двигаться, и теперь он смотрит прямо на меня. Часть меня хочет буквально разнести его на части: неужели он считает нормальным оставить подростка одного на целый год – после того как умерла его мать. Но другая моя часть твердо помнит: он выписывает чеки. Если бы он перестал меня содержать, я бы оказался на улице. И вообще-то мне совсем не хочется, чтобы отец был здесь. Мне куда веселее одному.
К тому же мне в какой-то степени его жалко. Все мое детство и отрочество эта тема была одной из важнейших в моем сознании: каким бы я был родителем? Под этим подразумевается: если бы у меня, например, был невидимый сын, как бы я поступил? Предпочел бы я уйти от него или остаться с ним? Я так и не смог дать определенного ответа на этот вопрос. Иногда я не сомневался, что был бы, как моя мать, – заботливым родителем. Тем, кто так остро чувствует связь с ребенком. Тем, кто строит гнездо. А в другие дни, особенно когда я стал старше, я начал думать: «Ты обманываешь себя. Ты хочешь быть, как твоя мама. На самом деле ты папа. Окажись ты в такой ситуации, тебя бы уже через секунду и след бы простыл».
