— Как вы думаете, где лежит красный дракон?
Мы с Грундо переглянулись — и неуверенно указали в сторону самых далеких бурых гор, вытянувшихся на горизонте туманной зубчатой цепью.
— Верно, — сказал дед. — Это часть его спины. Сейчас он спит. Пробудится он только в случае крайней нужды, и разбудить его смогут лишь те, кто знает, как это сделать.
Дракон не любит, чтобы его будили. Последствия обычно бывают очень серьезные. То же относится и к белому дракону Англии. К нему взывают на свой страх и риск.
От того, как он это сказал, нас мороз подрал по коже. А потом дед добавил уже более нормальным тоном:
— Ну, теперь вам, наверное, захочется побегать, осмотреть окрестности. Ходите где хотите, только не пытайтесь кататься верхом на кобыле и возвращайтесь к шести. В шесть у нас чай, а не обед, как вы привыкли. Увидимся за чаем. А до тех пор у меня дела.
И он вернулся в дом. Потом мы узнали, что у него был кабинет в глубине дома, хотя в самом кабинете нам побывать не довелось. На самом деле нас это немного удивляло. Мы ни разу не видели, чтобы дед отправлял какие-то религиозные обряды или чтобы к нему наведывались прихожане — там и жилья-то никакого не было на много миль вокруг, — но, как неуверенно сказал Грундо, мы ведь не были в гостях у Гвина в воскресенье или в какой-нибудь церковный праздник, так что почем мы знаем?
Однако часовня там была. Под горой слева от дома, крошечная и серая, с маленькой аркой на крыше, под которой висел колокол. Часовня утопала в зелени, и рядом с нею был выложенный дерном бугор, похожий на большой улей, внутри которого журчала вода. Все это место произвело на нас какое-то странное, жутковатое впечатление, так что мы вернулись обратно на гору, обошли дом сзади и нашли там каменный гараж, где стояла машина. А в остальном все было как везде.
Мы обнаружили огородик, обсаженный такими оранжевыми цветами, которые всегда растут букетиками, а за домом был двор с колодцем. Воду качали из колодца ручным насосом прямо в кухню. Ольвен, толстая экономка, показала нам, как это делается. Нелегкая это работа! Потом мы прошли через двор и увидели два огороженных луга. На одном паслись пара коров и теленок, а на другом — флегматичная коренастая серая лошадь.
К тому времени наше ощущение, что все вокруг такое странное и необычное, несколько повыветрилось. Мы привыкли бывать в новых, незнакомых местах и уже начинали чувствовать себя как дома. Мы облокотились на ворота и принялись разглядывать флегматичную кобылу. Та подняла голову, повернула в нашу сторону белую, как мел, морду и снова принялась спокойно щипать траву.
Наверное, ее равнодушие задело Грундо. И на него нашло шкодливое настроение.
— Попробую-ка я на ней прокатиться! — сказал он, подмигнув мне.
— Ну давай, тебе же хуже будет, — ответила я.
По правде говоря, мне почти хотелось, чтобы Грундо поссорился с моим дедом. Я была зла и недовольна собой.
Грундо выглядит чахлым, но на самом деле он на удивление жилистый. Благодаря этому он ездит верхом куда лучше меня. Я-то так и не продвинулась дальше самых элементарных навыков. Из-за какой-то мягкотелости, которую я, увы, унаследовала от мамы, мне всегда жалко лошадь за то, что она таскает меня на себе и я заставляю ее проделывать всякие штуки. А Грундо говорит, это глупости — лошадей ведь для того и разводят. И он способен заставить почти любую лошадь делать то, что он хочет.
Он перемахнул через ворота и спокойно пошел к кобыле. Лошадь мельком взглянула на него и снова утратила к нему интерес. Она как будто не заметила, когда Грундо положил ей руки на холку. Кобыла была не очень высокая. Грундо без труда взгромоздился ей на спину и цокнул языком, чтобы она шла вперед. Кобыла повернула голову назад и взглянула на него с изумлением. А потом… Понятия не имею, как она это сделала, и Грундо говорит, что и сам этого не знает. Она просто вышла из-под него. Честное слово. Вот только что Грундо сидел у нее на спине — а мгновение спустя он уже сидит на воздухе, в пустоте, и лицо у него совершенно ошарашенное, а еще мгновение спустя лошадь уже в десяти футах от него и снова принялась щипать траву, а Грундо плюхнулся на землю.
Он поднялся на ноги и прихрамывая побрел обратно к воротам.
— Да ну ее на фиг, эту кобылу, — сказал он очень серьезно. — Наверное, она очень старая — вон у нее вся морда седая.
Услышав это, я чуть не лопнула от смеха. Грундо ужасно обиделся и объяснил, что, раз кобыла такая старая, она за свою жизнь наверняка научилась всяким хитрым уловкам. Это меня рассмешило еще сильнее. Через некоторое время и сам Грундо осознал, насколько это смешно. Он говорил, что было ужасно странно остаться сидеть в воздухе, и все гадал, как же кобыла проделала с ним такую штуку. Мы полезли на холм за домом, все еще хихикая над его приключением.
Повсюду, куда ни глянь, были всё горы, горы, горы. Те пики, что мы приняли за дракона, потерялись среди других гор.
— Как ты думаешь, они действительно часть дракона? — спросила я, когда мы, скользя и оступаясь, спускались вниз с другой стороны вершины. — Это все-таки звучало довольно безумно — то, как дед это сказал.
Мысль о том, что мой дед, возможно, сумасшедший, всерьез меня обеспокоила. Зато это объяснило бы, отчего мама так его боится.
— Он не сумасшедший, — уверенно ответил Грундо. — Про валлийского дракона все слыхали.
— Ты уверен? — спросила я. — Дедушка ведет себя совсем не так, как обычные люди.
— Ну да, но он ведет себя так, как вел бы себя я, если бы не был воспитан при дворе, — сказал Грундо. — Я его вроде как признал. Внутри он такой же, как я.
Когда я это услышала, у меня слегка отлегло от сердца. За холмом простиралась огромная, поросшая вереском болотистая пустошь, и мы сбежали на нее, а ветер трепал наши волосы, и облака неслись над головой. На пустоши мягко пахло водой. И никаких тебе ни дорог, ни автобусов, ни людей — только время от времени большая птица пролетит над головой. Мы нашли место, где из-под земли, булькая, вытекала вода. Ручеек впадал в небольшое озерцо, затянутое мерзкими зелеными водорослями. Никто из нас до сих пор не видел настоящего природного родника, и он нам ужасно понравился. Мы пытались заткнуть его руками, но вода просто пробивалась сквозь пальцы, холодная как лед.
— Наверное, колодец во Внутреннем саду сэра Джеймса наполняется из такого же родника, — сказал Грундо. — Только этот родник, кажется, не волшебный.
— Ой, не надо! — воскликнула я. — Я даже вспоминать не хочу обо всем этом. Все равно мы ничего сделать не можем, что бы они там ни замышляли.
Я раскинула руки навстречу ветру, пахнущему водой.
— Я уже лет сто не чувствовала себя такой свободной! — сказала я. — Не порти мне настроение.
Грундо встал, чуть не по щиколотку утонув в сыром мху и болотной растительности. Он пристально взглянул на меня.
— Мне не нравится, что ты преувеличиваешь, — сказал он. — Меня это раздражает. Но ты действительно выглядишь лучше. Когда мы едем с королевским кортежем, ты всегда напоминаешь мне замерзшую лужу, в которую кто-то наступил, — лужу с белыми ломкими краями. Я иногда боюсь о тебя порезаться.
